Светлана Беличева-Семенцева - На переломе эпох. Исповедь психолога

И снова, как когда-то казалась нереальным замена административно-карательной превенции на охранно-защитную, так и сейчас нереальным кажется противостоять тем, у кого власть и деньги. Но вспоминаются справедливые слова героя Сергея Бодрова из фильма «Брат»: «Вот скажи, американец, разве сила в деньгах?…Нет, не в деньгах, а в правде».

И не может быть праведной дегуманизированная социальная политика оптимизаторов, от которой страдают наши дети и те, кто им помогает. И не может не победить армия бескорыстных единомышленников на этих современных баррикадах борьбы за детство, а значит, и за будущее страны и нации.

Людям свойственно ощущать чужой пристальный взгляд. Даже если человек дремлет в электричке, глубоко погружен в свои переживания на концерте или раздраженно скучает в очереди, он забеспокоится от устремленного на себя взгляда, невольно начнет оглядываться по сторонам, пока не поймет, в чем дело.

Но когда беспокойство испытываешь в таком необычном месте как пустынная кладбищенская аллея, не просто беспокойство, а чувство мистического страха начинает овладевать душой. В тот июньский день 1992 года, находясь по делам в Санкт-Петербурге, я выбралась в Александро-Невскую лавру. Было около четырех часов пополудни. Нежаркое солнце пробивалось сквозь ветви старых развесистых некропольских лип и кленов. Я не спеша брела вдоль правой крайней аллеи, где были захоронены русские композиторы прошлого века. За надгробием Петра Ильича Чайковского аллея обрывалась полуразрушенной часовней. Свернув влево, недалеко от входа в часовню я остановилась у скромного обелиска, увенчанного мраморным женским бюстом, на котором значилось: Здесь покоится прах девицы Варвары Николаевны Асенковой. Родилась 17 апреля 1817, скончалась 19 апреля 1846.

Девица Варвара Николаевна Асенкова, в возрасте двадцати девяти лет ушедшая из жизни, была не кто иной, как знаменитая актриса императорского театра времен Александра Сергеевича Пушкина, которой восхищался поэт. А Некрасов посвятил ей стихи:

Я смотрела на застывшее в мраморе лицо и было грустно от мыслей о быстротечности жизни, славы, любви, всего земного, чему так бурно радуется и от чего так горько страдает человек.

Постепенно чувство беспокойства, испытываемое при ощущении, когда тебя пристально разглядывают, начало овладевать мною. Я оглянулась по сторонам. Как ни странно, что редко бывает в Александро-Невском некрополе, все прилегающие аллеи были пустынны. А беспокойство, тем не менее, не только не покидало, но и усиливалось.

Безмолвный старый ворон сидел на невысоко расположенном суку прямо надо мной и смотрел на меня с такой не птичьей пронзительностью, что становилось не по себе.

Наслышанная про внезапные нападения ворон на людей, я решила не спеша и осторожно, чтобы не спугнуть птицу, удалиться. Однако не успела сделать и несколько шагов, как ворон сорвался с ветки, догнал, коснулся крылом моей головы, и, пролетев вперед несколько метров, уселся на ветку впереди стоящего дерева и снова вперил в меня свой острый, не по-птичьему осмысленный взгляд. Такой неожиданный и странный пассаж кладбищенского ворона ввел меня в чувство мистического ужаса, но делать было нечего, нужно было как можно спокойнее двигаться вдоль злополучной аллеи к спасительным входным воротам. Однако не успела я минуть пристально рассматривающую меня птицу, как все повторилось. Снова он сорвался с ветки, догнал, шевельнул крылом мои волосы, и, усевшись на суку впереди стоящего дерева, с той же пристальностью уставился на меня, будто что-то хотел сказать, о чем-то предостеречь. Но увы… не дано нам, простым смертным, понимать безмолвный язык птиц и животных, каким бы выразительным он ни был.

Не поняла я и тогда, что хотел сказать этот старый ворон, проживший свою долгую жизнь среди погребений Александро-Невской Лавры, среди душ великих усопших и привыкший кружить вместе с ними над кладбищенским садом и крышей заброшенной часовни.

Вороны о добром не вещают. Но в эту старую истину верить не хотелось, позади было так много потрясений и преодолений и в каждой нашей личной судьбе, и в судьбе нашего многострадального отечества, что не верилось, что впереди могут ждать еще более тяжкие испытания.

В то лето 1992 года мы жили радушными надеждами и в бешеном темпе. Это был год после августовского путча, когда, казалось, в почти безнадежной ситуации был спасен Белый