Кирилл Кобрин - Разговор в комнатах. Карамзин, Чаадаев, Герцен и начало современной России

Но до того как мы перейдем к «Письмам русского путешественника», еще несколько слов. Прежде всего: о «Письмах» написано немало – и еще гораздо больше написано о Карамзине. Я не намерен здесь давать краткое изложение этих исследований, отмечу лишь, что некоторые из них просто замечательны (например, книга Юрия Михайловича Лотмана «Сотворение Карамзина») – так что пересказ только все испортит. Ниже предлагается опыт современного прочтения «Писем», но исходя из их исторической ретроспективы и перспективы. Нас интересует то, что Карамзин предлагает русской публике в качестве тем для размышлений и обсуждений, как именно он формулирует эти темы, на что обращает внимание, рисуя образ «Европы», как ему удается сделать свое путешествие не поездкой скифа Анахарсиса в Афины, где, в его представлении, находятся границы области пересечения двух множеств – множества под названием «Россия» и множества под названием «Европа». В конце концов, Карамзин был одним из первых, кто задумался о возможности того, что это пересечение существует – и в нем только и может существовать то, что называют «общественным мнением». «Общественное мнение» формируется общественной дискуссией. Дискуссия бывает устная и письменная, вторая важнее – ибо отпечатывает суждения на бумаге, которую можно прочесть и передать другому. Карамзин не только писал в журналы, он их издавал. Он – следуя за примером Николая Ивановича Новикова – стал первой настоящей мануфактурой по производству общественного мнения в России. Карамзин заполнял пустоту, зияние на месте его отсутствия.

Второе обстоятельство менее заметное, но очень серьезное. О том, что РП не равняется Н.М. Карамзину, сказано немало. Это естественно – одно дело автор, другое – его герой. Более того, там было два путешествия, одно совершил Карамзин, другое РП; эти маршруты по большей части совпадают, но не полностью. Скажем, РП сидит в Женеве несколько месяцев, оставив о пребывании там не очень богатые свидетельства, а Карамзин, как считает, к примеру, Лотман, за это время успел сгонять в Париж и посмотреть на революцию в первом бурном переломе первой ее стадии. Это исключительно важная тема – но в нашем рассуждении мы ее не будем затрагивать. Нас интересует только то, что было написано и было напечатано.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Любопытно, что эта книга написана на французском для знакомства европейской публики с указанным в ее названии предметом – точнее для того, чтобы рассказать европейской публике о том, что «революционные идеи» в России вообще существуют.

Я намеренно не упоминаю здесь революции на других континентах, ставшие результатом Великой французской. Они сыграли огромную роль – вроде Войны за независимость испанских колоний в Латинской Америке, – но в нашем случае мы вынуждены о них лишь упомянуть в примечании.

Когда Чаадаев путешествовал по Европе в 1823–1826 годах, революций там не было, но с ним произошла обратная история – он вернулся в Россию вскоре после подавления восстания декабристов, с некоторыми из которых он был близок. То есть он тоже получил опыт революции (хотя бы ее попытки), но революции «домашней» и революции им «пропущенной».

Что, конечно, противоречит общеизвестному факту, что прототипом графини была Наталья Петровна Голицына, родившаяся то ли в 1741, то ли в 1744 году. Но тогда она не могла блистать в Париже и Версале одновременно с Сен-Жерменом, бежавшим в Англию в 1760 году. То есть могла, конечно, тогда взрослая жизнь, включающая игру в карты по-крупному, начиналась рано, однако дело еще в том, что замуж Наталья Петровна Чернышева вышла за князя Владимира Голицына в 1766 году. А у Пушкина молодой офицер Томский рассказывает собравшимся у конногвардейца Нарумова: «Приехав домой, бабушка, отлепляя мушки с лица и отвязывая фижмы, объявила дедушке о своем проигрыше и приказала заплатить». Значит, муж у графини уже тогда, в Париже, до 1760 года был. В любом случае, даже если старая графиня родилась в 1744 году, ей было под пятьдесят, когда появилась первая русская проза, могущая привлечь ее рассеянное раздраженное внимание. То есть когда появилась проза Карамзина.