Михаил Гудаев - Канинская-Шоинская школа

– Ты что, женка! Али не слыхала, что великий князь охотится в наших местах?!

– Ой! – всплеснула руками рассказчица. – Что я натворила!

– А что такое?

– Да я ведь у него деньги взяла!

– Обокрала, что ли?

– Да нет, сам дал!

– Не переживай! Это он тебя отблагодарил!

Те деньги Матрена Александровна берегла. Но пригодились они не ей, а ее сыну Николаю, когда он задумал стать учителем.

СУДЬБА

Из родной деревеньки Хмылицы Каргопольского уезда Николай Карпов притопал на станцию Вожега, а потом, повесив сапоги на плечо, босиком по шпалам – в Архангельск.

Поступил в учительскую семинарию и в 1912 году окончил её. Преподавать начал в Сурском начальном народном училище. Помимо постижения грамоты и Закона Божьего ребятишки здесь учились столярничать, выращивать и убирать урожай, ткать, шить одежду, хомуты и сапоги. В их распоряжении были швейные машинки фирмы “Зингер”, столярные и слесарные станки, сепараторы, косилки, молотилки…

Уйдя с головой в преподавательскую работу, Николай Степанович какое-то время ещё продолжал вести холостяцкую жизнь. Затем присмотрел себе невесту. Его избранницу звали Машей. Была она дочерью Анисьи Семеновны и Герасима Ивановича Кычевых и недавно умершему Иоанну Ильичу Кронштадтскому приходилась внучатой племянницей.

В 1913 году Николай и Маша обвенчались. Началась германская война, и Карпова призвали в действующую армию. Воевал он пулеметчиком. Был награжден Георгиевским крестом и именными серебряными часами мастера Буре.

В восемнадцатом году по пути с фронта Николай Степанович напоролся на кордон. Некоторых нерасторопных его однополчан (он ехал с ними в поезде) красноармейцы тут же арестовали. Снять и выбросить свой Георгиевский крест он успел, потому к жене вернулся живым и невредимым. Начал было снова учительствовать, да от мирных забот вновь отвлекла война. Гражданская.

Сейчас уж точно не установить, за какие такие крамольные деяния невзлюбили белые Сурского учителя, но то, что он оказался в числе нескольких сотен плененных ими пинежан, известно совершенно точно.

Позднее Карпов рассказывал своим детям, как под конвоем их вели в Архангельск, как православные топили в проруби своих же братьев-славян, как цепляющиеся за жизнь люди пытались выбраться на лед, но конвоиры отрубали им руки, кололи штыками, били прикладами по головам и спихивали обратно в жуткую водяную могилу. Часть из уцелевших арестантов белые погнали дальше, в концлагерь на острове Мудьюг, а некоторых приговоренных к расстрелу (в том числе и Карпова) упекли в архангельскую тюрьму.

В ночь на 20 февраля перед отправкой на фронт Николай Степанович не спал. Да и как заснешь, если утром глянуть на небо и хлебнуть морозного воздуха ему предстояло в последний раз.… Однако ещё не забрезжило, когда дверь камеры распахнулась и появившиеся в полумраке вооруженные люди велели выходить.

“Ну, все, – подумал Карпов. – Прощай, жизнь!”

Его ноги обмякли, и к горлу подступила тошнота.

“Да выходи давай! – приказали ему уже чуточку помягче. – Тебя ведь освобождают!”

Тут-то и выяснилось, что перед ним вовсе не палачи. В ту роковую для учителя ночь в Архангельск вошли красные… Позднее Николай Степанович вспоминал, что, будучи на германской войне, он четыре года кормил окопных вшей в Карпатах и не поседел, а тут, в тюрьме, за одну ночь поседел.

Так что вполне понятно, почему День Советской армии в семье бывшего пулеметчика царской армии Николая Степановича Карпова всегда отмечался не 23 февраля, а 20-го. Дети назвали этот день «папиным».

Он вернулся в Суру и снова принялся учить ребятишек. Потом судьба занесла Карпова в Ненецкий автономный округ, куда он как опытный педагог и отличный организатор был направлен создавать первые школы. Индига, Верхняя Пеша, Таратинское, Несь, Шойна, Тельвиска, Нарьян-Мар – это места, где с 1927 по 1951 год он учительствовал. За свое подвижничество был награжден орденом Ленина.

А ведь эта награда могла бы учителя и не найти, не догадайся он в 1937-м подстраховаться. Многое из того, что они с супругой вывезли из Суры и таскали при переездах в огромном сундуке, он вовремя закопал. В той тайной захоронке осталась лежать рукописная, одетая в кожаный переплет Библия, иконы и складень, книга Иоанна Кронштадтского «Моя жизнь во Христе» и та часть фотографии, где был запечатлен сам Иоанн Ильич".