Иванн Черняев - Круги по воде. Записки провинциала

Понятное дело, что я к такому морально не готов. Поэтому, когда подходит мой блок, я выступаю с традиционной шпаргалкой в руках, зачитываю тексты с бумаги и покидаю «сцену», понимая цену своего выступления. Неплохо выступили и Вера, и Саша, а так же Ира и Галина, но куда нам с нашими манерами выступления до этой лихой и совершенно не от мира сего молодёжи. Я понимаю, как я устарел в свои 36 лет, прям, как у Макара: «… мне триста лет – я выполз из тьмы». У меня сложилось весьма устойчивое убеждение, что поэзия для многих из них никакая не работа над собой, а лёгкое и воздушное самолюбование, совершенно не обременённое жизненными коллизиями. Для них стихи, как дыхание, они пишут, как дышат, и это меня с одной стороны даже радует.

* * *

Они не такие – свободны и целеупорны,

Сказать не боятся, что душу тревожит и жжёт.

В словах и легки, и мудры, и по-детски проворны,

Их поиск себя с негативностью не сопряжён.

Они так светлы, как безбрежность снегов Антарктиды,

Они не страшатся на горла врагов наступать.

Их цель – не копить, и на сердце не множить обиды,

На лицах их ясных блаженства блистает печать.

К середине третьего блока становится весьма холодно и дождливо, по плёнке, растянутой над головами, стучат крупные капли. Мы уже выпили не по одному стаканчику кофе в надежде согреться, но не тут-то было. Сырость чаепитием не заглушить, а поэтому среди «лаверов», как самоназываются участники фестиваля, развивается другая тенденция, и к четвёртому блоку большая часть уже изрядно наконьячивается (пьют в основном коньяк и вино, водка и пиво не в фаворе). И вот в завершении музыкальный блок, после которого фестиваль, который проходит под звуки падающих яблок, сворачивается и перемещается в один из харьковских пабов. Саша с Верой на пьяные посиделки не идут, поэтому распрощавшись, мы решаем разбегаться по своим углам.

Я выхожу с Ирой Кузнецовой, Лёшей, Михаилом и Галиной, с которыми идём по улице Пушкинской, а потом по улице Иванова в сторону площади Свободы, делимся наблюдениями и ругаем отсутствие бабьего лета. А дальше идём на остановку и разъезжаемся, кто на троллейбусе, кто на метро, и я, сев в маршрутку, еду на Сокольники.

Я еду и понимаю, что, по-видимому, я – совершенно не фестивальный человек, я очень утомлён и опустошён, и пребываю в некоем культурно-эстетическом шоке, хотя сказать, что мне не понравилось – не скажу.

Отоварившись в минимаркете при заправке возле остановки маршрутки, прихожу в номер, завариваю чай и ужинаю, чем Бог послал. Уставший за целый день, я валюсь с ног, укладываюсь и моментально засыпаю. Среди ночи я слышу, как в соседней комнатушке номера собираются люди, и начинается гужбан с пьяными песнями под гитару. Потом раздаётся робкий стук в мою незапертую дверь, и в комнату заходит гомельчанин Максим Новик, который увидев, что я проснулся, шёпотом говорит: «Я только одеяло возьму и пойду в номер к жене». А я спросонья спрашиваю: «А кто твоя жена?», на что Макс отвечает: «Янина», – и уходит. А я, несмотря на эпигонский рёв «под Высоцкого» из-за стены, вновь проваливаюсь в глубокий сон.

Утром просыпаюсь от трели будильника, встаю, и слышу, что за стеной, по-моему, ещё не ложились. На сегодня у нас запланирована поездка в Чугуев в музей И. Репина, встреча в 10:00 возле станции метро Пушкинская. Я встаю, умываюсь, а из второй комнаты выглядывает взлохмаченный киевлянин Богдан Головченко, которого я запомнил вчера по шляпе, обмотанной банданой (он вообще по жизни, как я потом узнаю, – тот ещё шляпник). Он в комнате не один, с ним его миниатюрная юная спутница Таня Я., 16-летняя девчонка, тоже пишущая стихи, но не вышедшая в финал и бард Александр Слюсаренко, именно он всю ночь голосил под гитару за стеной до утра. Они удивлены, что пора уже выезжать. Я выхожу из гостиницы вместе с Галиной Долгополовой, Богданом и его Татьяной. На остановке нам приходится постоять минут десять. Когда появляется нужная маршрутка, мы спокойно добираемся до площади Ярослава Мудрого и возле метро встречаем Богдана Анта. Попозировав перед фотокамерой на фоне памятника величайшему «украинцу», мы переходим на другую сторону площади, где возле киоска на Пушкинской, ожидая всеобщего сбора, пьём кофе и уплетаем пирожки. Но вот сбор заканчивается, нас немного, но часть фестиваллеров с Костинским и ещё одним из столпов АВАЛа Виталием Ковальчуком подъедут прямо на автовокзал №6, который в народе именуется «На Пролёте» (производное от «Пролетарской» станции метро). На автовокзале собирается приличная компания, когда Ковальчук пригоняет «Богданчик» под загрузку, мы понимаем – будет весьма тесно. Чудом втискиваемся в салон, Ира Кузнецова умудряется влезть с коляской (не без нашей помощи), в тесноте да не в обиде, – поехали!