Игорь Карпусь - Времена. От Цезаря до Путина

Весна всегда удивляет и завораживает. Ещё вчера топорщились голые ветви, молчала мёртвая земля. А сегодня они преобразились, повсюду пробивается, крепнет, набирает силу и рост новая жизнь. На концах юных ёлочек выскочили сизые бутоны, сосны усыпаны мохнатыми побегами-свечами, набрали цвет сиреневые кусты и рябины. Черёмуха поторопилась, в первые холодные майские дни разметала белоснежные кисти и источает пьянящий аромат.

С черёмухой соревнуются в обилии цвета яркие желтки одуванчиков – не над землёй, а на земле, прямо под ногами прохожих. Они вспыхнули ещё в апреле и будут красоваться всё лето. Эта неприхотливая выносливая трава торжествует и в поле, и на городских улицах.

Раскидистые вётлы роняют с длинных свисающих ветвей бледно-жёлтые пушистые серёжки и не спеша высвобождают из почек узкие длинные листья. А берёза давно в зелёном наряде, шелестит и переговаривается на ветру. Рядом задумалась недоверчивая липа – почки едва проклюнулись.

Раньше встречал весну там, где она выступает полновластной хозяйкой, привольно и смело: в лесу, на иртышских берегах, на косогорах и в лугах. 71-я весна застала меня среди городских многоэтажек, на людных улицах и бульварах. И здесь, стеснённая и ограниченная, весна будоражит и волнует, смотрю на неё широко раскрытыми глазами, слушаю обострённым слухом. Звуки, запахи, краски природы властно проникают в душу, покоряют всё моё существо до последней клетки.

Однако грустное чувство сохраняется на донышке и туманит сознание. Это земля пробуждается, цветёт, плодоносит и посылает в мир новую жизнь. А я, старик с костылём, могу лишь наблюдать и сочувствовать. Наблюдать, но не участвовать. У меня другая забота: поддерживать слабеющую жизнь. Доживать без позора и помрачения рассудка. Без озлобления и малодушия. Кто же утешит, подкрепит, смягчит старческое угасание и боль? ВЕСНА!

Ну, то, что менты профессионально занимаются сыском, арестами и пытками невиновных, – давно известно, это их «служба» по «защите конституционного строя». А то, что с ментами сомкнулась профессура, призванная сеять «разумное, доброе, вечное», это несколько необычно в нашем постсоветском отечестве. Однако факт налицо: в Омском университете по наводке ментов учёное руководство незамедлительно включилось в травлю и преследование студентов-активистов. Наверно забыло, что университеты в России традиционно были очагами свободомыслия и независимости, поддерживали в обществе нетерпимость к предательству и шпионажу. Менты и ректорат быстро снюхались и нашли легальное обоснование для репрессий молодёжи: наличие «экстремизма». Не согласен с безобразиями, протестуешь, высказываешь особые мнения, несовпадающие с официальными – ты «экстремист» со всеми вытекающими последствиями.

И вот при участии ментов составлены списки этих самых «экстремистов», и началось промывание мозгов в аудиториях. В учебное время учёные люди выступают «специалистами» по экстремизму и читают лекции, как ему противодействовать. Проще говоря, стравливают одних студентов с другими и учат подслушивать, выслеживать и доносить на «подозрительных» товарищей. Особо опасными признаны те, кто не сидит дома с бабушками и не «оттягивается» в кабаках с подружками, а выходит на гражданские акции протеста против милицейского произвола и бесчинств. На заседании профкома с участием ректора представители УВД огласили 12 фамилий таких студентов и намекнули, что их следует отчислить и очистить университет от «заразы». Кое-кто из этих «преступников» был, оказывается, замечен в недовольстве отвратительным питанием в вузовской столовой. Вот так! Жри слипшиеся макароны с хлебной котлетой – и помалкивай, а то вообще на нарах сухари будешь грызть.

Менты и профессура действуют единым фронтом, сплочённо. Одни – в стенах «alma mater», другие – по своим каналам: избивают на митингах, организуют телефонный террор и запугивают. Только не понятно, почему здание, где выживают смелую молодёжь, называется университетом. Скорей всего, это филиал ментовки, управления внутренних дел. И имя Достоевского на вывеске по крупному недоразумению, в качестве камуфляжа. Известно, что великий писатель спросил однажды Суворина, маститого журналиста и издателя: «Представьте, что мы случайно услышали разговор о том, что сейчас Зимний дворец будет взорван. Обратились бы вы в полицию?» Монархист Суворин без раздумья ответил: «Нет, не пошёл бы…» – «И я бы не пошёл, – сказал Достоевский. – Ведь это ужас, это – преступление. Мы, может быть, могли бы его предупредить. Но я боюсь прослыть доносчиком».