Алексей Миллер - Россия — Украина - Как пишется история

В 2004 г. группа польских историков заявила о том, что Польше необходимо разработать и проводить собственную версию исторической политики. Они не скрывали, что заимствуют термин ( polityka historyczna ) из немецкого Geschichtspolitik . В ФРГ понятие Geschichtspolitik возникло в начале 1980-х годов. Тогда новоизбранный христианско-демократический канцлер Гельмут Коль, сам имеющий ученую степень историка, решил использовать историческую проблематику для закрепления своего политического успеха. Он назначил профессионального историка Михаэля Штюрмера политическим советником и заговорил о необходимости «морально-политического поворота» в Германии. Важный элемент этого «поворота» состоял в том, чтобы утвердить более позитивный характер немецкого патриотизма с тем, чтобы он не строился исключительно на признании собственной вины за преступления Третьего рейха. Для этой цели следовало скорректировать подход к теме ответственности за преступления нацизма, который сформировался в 1960—1970-х годах, когда у власти в ФРГ были социал-демократы, и прочно ассоциировался с ними в политическом плане. Выдержанные в этом духе выступления историков Эрнста Нольте, самого Штюрмера и ряда их союзников привели в 1986—1987 гг. к знаменитому Historikerstreit — «спору историков» о причинах возникновения нацизма и мере его ответственности за Вторую мировую войну. В ходе этой дискуссии Коль и его союзники из числа немецких историков получили столь жесткий отпор, что Geschichtspolitik была свернута, не успев толком набрать обороты. Жесткость реакции — порой даже излишняя — подавляющего большинства немецких историков на выступления Нольте во многом была связана именно с тем, что они воспринимались как часть исторической политики. Понятие Geschichtspolitik прочно вошло в немецкий лексикон как обозначение «интерпретации истории, избранной по политическим, т. е. партийным, мотивам, и попытки убедить общественность в правильности такой интерпретации».

Польские сторонники исторической политики тоже говорили о необходимости утверждения здорового патриотизма с помощью истории, а также о противостоянии «искажениям» польской истории внутри страны и за рубежом. Можно сказать, что они поступили честно, когда решили заимствовать понятие «историческая политика» для обозначения своей программы,— она вполне отвечала приведенному выше определению. В Польше это понятие прочно укоренилось и с 2004 г. является не просто предметом ожесточенной полемики, но и объектом анализа, на результаты которого я во многом опираюсь в собственных попытках интерпретировать этот феномен. Действия в духе исторической политики в последние десять лет типичны почти для всех стран Восточной Европы; часто заимствуются и конкретные формы ее реализации, хотя далеко не везде сторонники исторической политики готовы сами характеризовать свою деятельность подобным образом [9] Подчеркнем, что некоторые элементы исторической политики характерны не только для Восточной, но и для Западной Европы. . Стремясь легитимировать историческую политику, ее сторонники любят утверждать, что в ней нет ничего принципиально нового, что все и всегда так поступали и поступают и «ненормальной» является, наоборот, ситуация, в которой у государства нет ясной и энергичной исторической политики. Мое принципиальное расхождение со сторонниками исторической политики состоит как раз в том, что я считаю те явления, которые получили имя «историческая политика», во многом новыми и существенно отличающимися от политизации истории и политики памяти, как они были описаны выше.

Как это обычно бывает с относительно новыми явлениями, историческую политику не так просто «ухватить» и четко описать, тем более что ее механизмы и задачи, как правило, сознательно скрываются. Феномен исторической политики особенно сильно проявляется в посткоммунистических обществах, но это лишь отчасти объясняется повышенным общественным интересом к истории и ее «белым пятнам», оставленным в наследство коммунистической цензурой. Наследие прежнего режима важно на уровне интеллектуальных привычек и рефлексов, а также доступного историографического багажа.

Но суть вопроса как раз в том, что мы имеем дело с обществами пост коммунистическими, т. е. освободившимися от прежних жестких форм авторитарного идеологического контроля. Об исторической политике в строгом смысле слова следует говорить только применительно к обществам демократическим или, по крайней мере, более или менее плюралистическим, заявляющим о признании демократических ценностей, в том числе свободы слова. Собственно, именно в этих условиях и возникает политика как конкуренция различных политических акторов, партий и точек зрения. В авторитарных режимах советского типа вмешательство власти в изучение истории и политику памяти было основано на официальной презумпции идеологической монополии, на механизмах цензуры и административного контроля над профессиональной историографией. «Инакомыслящие» историки подвергались проработке на партсобраниях, а упорствующие изгонялись из профессии.