Дмитрий Вострецов - Последнее слово. Речи подсудимых на судебных процессах эпохи Путина

Слушайте нас, нас, а не Аркадия Мамонтова, не искажайте и не перевирайте все, нами сказанное, и позволяйте нам вступить в диалог, в контакт со страной, которая в том числе и наша, а не только Путина и патриарха. Я, как Солженицын, верю в то, что слово в итоге разрушит бетон. Солженицын писал: «…значит, слово искренней бетона, значит, слово – не пустяк, так тронутся в рост и благородные люди и слово их разрушит бетон».

Я, и Катя, и Маша сидим в тюрьме, в клетке, но я не считаю, что мы потерпели поражение. Как и диссиденты не были проигравшими, теряясь в психбольницах и тюрьмах, они выносили приговор режиму. Искусство создания образа эпохи – не знать победителей и проигравших. Так и поэты, обэриуты, до конца оставались художниками, по-настоящему не объяснимые и непонятные. Будучи зачищенными в 1937 году. Введенский писал: «Нам непонятное приятно, необъяснимое нам друг». Согласно официальному свидетельству о смерти, Александр Введенский умер 20 декабря 1941 года, причина неизвестна, то ли дизентерия в арестантском вагоне, то ли пуля конвоя. Место: где-то на железной дороге между Воронежем и Казанью. «Pussy Riot» – ученики и наследники Введенского. Но принцип плохой рифмы для нас родной, он писал: «Бывает, что приходит на ум две рифмы, хорошая и плохая, и я выбираю плохую, именно она и будет правильной». Необъяснимое – нам друг, элитарные и утонченные занятия обэриутов, их поиски мысли на грани смысла воплотились окончательно ценой их жизни, унесенных бессмысленным и ничем не объяснимым большим террором. Ценой собственных жизней обэриуты невольно доказали, что их ощущение бессмыслицы и алогичности, как нерв в попе, было верным. Но заведя при этом художественное на уровень исторический. Цена соучастия в сотворении истории всегда непомерно велика для человека, для его жизни, но именно в этом участии и заключается вся соль человеческого существования. Быть нищими, но многих обогащать, ничего не иметь, но всем обладать, диссидентов-обэриутов считают умершими, но они живы. Их наказывают, но они не умирают.

А помните ли вы, за что был приговорен к смертной казни молодой Достоевский? Вся вина его заключалась в том, что он увлекся теориями социализма и на собрании дружеского кружка вольнодумцев, собиравшихся по пятницам в квартире Петрашевского читал сочинения Фурье и Жорж Санд, а на одной из последних пятниц прочел письмо Белинского к Гоголю, наполненное, по определению суда, внимание! «дерзкими выражениями против православной церкви и верховной власти». После всех приготовлений к смертной казни и после десяти ужасных и безмерно страшных минут ожидания смерти, как характеризовал сам Достоевский, было объявлено об перемене приговора на четыре года каторжных работ с последующим отбыванием воинской службы в армии.

Сократ был обвинен в развращении молодежи своими философскими беседами и в непризнании афинских богов. Сократ обладал связью с внутренним божественным голосом, он не был, ни в коем случае, богоборцем, о чем он неоднократно говорил. Но для кого это имело значение, коль скоро Сократ раздражал влиятельных жителей города своим критическим, диалектическим и свободным от предрассудков мышлением? Сократ был приговорен к смертной казни и, отказавшись бежать, хотя ему и предлагали, хладнокровно выпил кубок с ядом циккуты и умер.

Не забыли ли Вы, при каких обстоятельствах завершил свой земной путь последователь апостолов Стефан? «Когда научили они некоторых сказать, мы слышали, как он говорит хульные слова на Моисея и на бога, и возбудили народ, и старейшин, и книжников, и напав, схватили его и повели в синедрион, и представили ложных свидетелей, которые говорили: «Этот человек не перестает говорить хульные слова на святое место сие и на закон. Он был признан виновным и казнен побиванием камнями. Так же смею надеяться, что все хорошо помнят, какую иудеи говорили Христу: не за доброе дело хотим побить тебя камнями, а за богохульство». И наконец, стоило бы держать в уме такую характеристику Христа: «он одержим бесом и безумством». Я полагаю, если бы начальство, цари, президент и премьер, народ и судья знали и понимали, что значит: милости хочу, а не жертвы, то не осудили бы невиновных. Наше же начальство пока спешит лишь с осуждением, но никак не с милостью.

Кстати, спасибо Дмитрию Анатольевичу Медведеву за очередной замечательный афоризм, если свой президентский срок он обозначил лозунгом: «Свобода лучше, чем несвобода», то благодаря этому слову Медведева у третьего путинского срока есть хорошие шансы пройти под знаком нового афоризма: тюрьма лучше, чем побивание камнями. Прошу внимательно вдуматься в следующую мысль, она выражена Монтенем в 16-м веке, в «Опытах». Он писал: надо слишком высоко ставить свои предположения, чтобы из-за них придавать сожжению живых людей, а стоит ли живым людей осуждать, сажать в тюрьму всего лишь из-за предположений, не на чем, фактически, не основанных со стороны обвинения, поскольку мы реально не питали и не питаем религиозной ненависти и вражды, нашим обвинителям ничего не остается, как прибегать к помощи лжесвидетелей. Одна из них, Иващенко Мотильда, устыдилась и в суд не явилась, остались лживые свидетельства господ Троицкого и Понкина, а также госпожи Абраменковой. И нет больше никаких доказательств наличия ненависти и вражды, кроме так называемой экспертизы, которую суд, если он честен и справедлив, должен признать доказательство недопустимым. В силу того, что это не научный, строгий, объективный текст, а грязная и лживая бумажонка времен средневековой инквизиции. Других доказательств, хоть как-то подтверждающих наличие мотива, нет.