Ирина Соловьёва - В потоке творчества - творческие проекты. Книга пятая

На фото слева направо: врач Николай Ефремов, поэт Травник, кинорежиссёр Илья Сергеев и бард Михаил Будин на даче у декана философского факультета МГПИ Михаила Ющенко. 1994 г.

Интересно, но я всегда знал, когда именно начинались Мишины занятия. И дело не в расписании, а в одной весьма необычной примете: стоило Мише появиться в «домике», как он ласково называл Дом пионеров, то по всем этажам растекался запах русской парной бани. Нет, не подумайте ничего такого: просто Миша заваривал чай из трав в туристском ка́не, долго кипятил его, а то, что оставалось на дне, периодически сливал в унитаз. Бывало, это приводило к засорам, на что крайне недовольно реагировал Шпунтик, поскольку именно ему приходилось ликвидировать последствия, как говорила наша директриса, «будинской самодеятельности».

Вечер, тишина, свечи, аромат травяного чая и гитара – вообще-то идея очень неплохая. Правда все побаивались, что ещё немного – и на первом этаже, на занятиях будинского клуба, дело и до костерка дойдёт: возгорится он прямо на полу и запахнет свеженькой хвоей да печёной картошечкой – это ж Миша! Конечно же, ничего подобного не произошло, но аромат мяты, медуницы, таволги, пролезавший аж под лестницу и доходящий до подвала, лично меня очень радовал. Как только я это чувствовал, то шёл к Михаилу: спускался вниз, тихонько стучался и приоткрывал дверь. Миша едва заметным кивком головы приглашал меня на огонёк. Войдя, я усаживался где-нибудь в укромном местечке, дабы не смущать присутствующих, и с удовольствием слушал и песни ребят, и выступления своего друга, наблюдая за живой и непосредственной атмосферой всей компашки. Это было нечто! Тут вам и пламенные взгляды юных менестрелей и влюблённые, как бы с поволокой, поглядывания молодых барышень-бардесс. Замечу, что выступлениями своих исполнителей будинский Клуб авторской песни «Ясенево» в районе славился. Сюда записывались талантливые, под стать руководителю, ребята и потому мне всегда было интересно слушать их творения.

Каждый раз Миша приходил со своей гитарой, точнее, «подругой», как он её ласково называл. Подруга была достойная, вся, что называется, в хозяина: скромная и страстная, хорошо сложенная, потому как появилась на свет из рук мастера. Михал Юрьич любил свою шестиструночку и дорожил ею как подлинный рыцарь.

Бывало, проведёт рукой по обечайке, как по талии женской, задумается, а глаза так и светятся под толщей линз. Зрение его было очень плохим, и сильнющие очки окончательно завершали его образ, зависнувший между ботаником и наипрекраснейшим чудаком, в котором преспокойно уживались доброта и деликатность, смелость и высочайшая порядочность: в общем, весь его шарм с потрясающей лениво-романтической патиной туриста-палаточника и походника-байдарочника – вся его, чисто будинская суть.

Ко всему прочему, он – человек знаний, причём энциклопедических, до кучи обладающий зощенско-хармским чувством юмора с небольшой грустинкой: эдакий пьероподобный весельчак, позволявший себе изрядно побалагурить, если, конечно, этому благоволили те, с которыми он собирался этим заняться. Хорошо написала о нём однажды Ольга-Голда Ракитянская: «Миша всегда был тем, с кем хорошо странствовать. С кем хорошо быть в дороге и возвращаться, и отправляться в странствия снова. С кем дорога может быть трудна и даже опасна, но никогда – скучна и тосклива. Сейчас рядом со мной именно такой человек – и я, наконец, чувствую, что всё на месте. Всё так, как и должно быть».

В общем, человек, о котором всё моё повествование, с ног до головы походник, турист и бродяга, в том числе и по всем строго запрещённым и не очень подходящим для удовольствия местам. Тем не менее в горы лишний раз не лез, предпочитая прогуляться по земляничникам, ежевичникам, да чернично-брусничным перемётам. Миша не любитель собирать грибы, а вот ягоды – с удовольствием! При этом он мастерски делает наливочки, настоечки, вареньица, конфитюры и джемы, в общем, как он говорит, «повидлы» всех мастей для всех волостей. Худющий, он, бывало, легко съедал литровочку, например, абрикосового джема и не замечал этого. Впрочем, что говорить о человеке, который как-то раз, на спор, а случилось это, конечно же, в Доме пионеров, умял пару десятков эклеров, ничем их не запивая, да ещё и апосля приступил к дежурному перекусу принесёнными из дома бутербродами.