Джон Хупер - Итальянцы

Есть и повод для осторожного оптимизма относительно готовности итальянцев меняться. Как уже отмечалось, во время написания этой книги премьер-министром страны стал 39-летний политик, и в его Кабинете половину министров составили женщины.

Одна из задач, стоящих перед Маттео Ренци и другими деятелями его поколения, – дать Италии новую мечту, новый источник вдохновения и уверенности в будущем. Италия, разумеется, не единственная страна, обнаружившая, что она утратила мечту. После распада империи мою собственную страну, Великобританию, в течение многих лет несло без руля и ветрил, пока – к лучшему или к худшему (споры продолжаются) – Маргарет Тэтчер не привнесла в нее дух свободного рынка, который с тех пор пронизал всю ее экономику и общество.

У Италии при Муссолини также была имперская мечта, рухнувшая во время Второй мировой войны. Ей на смену пришли новые идеи. Одна из них – антифашизм, благодаря ауре партизанского движения охватившая всю страну. Другая – атлантизм: Италия стала одним из самых стойких союзников США в Европе во времена холодной войны; возможно, даже более стойким, чем Великобритания. После 1957 года, когда Италия присоединилась к Европейскому экономическому сообществу (EЭC) как член-учредитель, этот атлантизм сплавился в единое целое с растущим европеизмом. Опросы 2010 года показали, что у итальянцев доверие к учреждениям ЕС было даже выше, чем у немцев.

В какой-то степени итальянский европеизм, как и итальянский атлантизм, объяснялись соображениями выгоды. Начав сотрудничать с США, Италия получила все выгоды от реализации плана Маршалла, а объединение соседних государств предоставило ей большой новый рынок сбыта продуктов, не говоря уже о щедрых субсидиях для ее более бедных областей. Вступление в EЭC два года спустя вызвало всплеск экономического роста, который продлился до 1963 года. Среднегодовой прирост ВВП в течение тех лет составлял 6,3 %.

Но была, мне кажется, и другая, более благородная причина, заставлявшая итальянцев с таким энтузиазмом относиться к европейскому проекту. Часто говорят, что французы и немцы кинулись очертя голову решать задачу создания новой Европы, потому что это обещало положить конец войнам, которые трижды за меньше чем 100 лет опустошали их страны. Но мало кто вспоминает, что и у итальянцев был подобный повод, ведь за свою историю они не раз становились жертвами военных конфликтов с другими европейцами.

В последние годы все идеи, которые поддерживали Италию во времена холодной войны, ушли в глубокую тень. И первым на заклание пошел антифашизм – в 1994 году в результате выборов первого правительства Берлускони, которое включало и политических наследников неофашизма. Особые отношения Италии с Соединенными Штатами все еще не могут восстановиться после охлаждения, случившегося в 2001 году, когда многие итальянцы в ужасе отвернулись от политики, проводимой президентом Джорджем Бушем, и от его решения вторгнуться в Ирак. Европеизм Италии также значительно пострадал от кризиса в еврозоне: в период между маем 2007 года и ноябрем 2012 года доля итальянцев, не склонных доверять учреждениям ЕС, почти удвоилась – с 28 до 53 %.

К началу 2012 года моральный дух Италии достиг, пожалуй, самой низкой отметки, начиная со Второй мировой войны. Годом ранее страна, казалось, шла к дефолту по своим огромным долгам, поскольку инвесторы разуверились в способности правительства Берлускони управлять экономикой, а процентные ставки по государственным облигациям Италии взлетели. Когда 13 января Costa Concordia – итальянский лайнер под командованием итальянского капитана – врезался в скалы у тосканского острова Джильо и потерпел крушение, унеся 32 жизни, многим это показалось своего рода метафорой катастрофы всего общества.

Есть два взгляда на будущее, которое ждет Италию. Представление многих итальянцев, и особенно среднего возраста или старше, таково, что их страна обречена на спад: годы бума 1950-х, 1960-х и 1980-х теперь не более чем мираж, и Италия никогда не сможет отстоять свои интересы в европейской зоне, где доминируют немцы. Возможно, по абсолютным показателям она не обеднеет, но продолжит уступать позиции соседям по Европе.

«Мы – старая страна, – сказал мне однажды за обедом известный политический комментатор. – Самое большее, на что мы можем надеяться, это на управляемый спад».

Схожих взглядов придерживается и другой известный журналист, Джампаоло Панса, написавший недавно работу с навевающим уныние названием «Мало или ничего: мы были бедными, мы станем бедными снова» («Poco o niente. Eravamo poveri. Torneremo poveri»). Более оптимистичный подход был выражен более 500 лет назад Макиавелли в том же самом абзаце, который содержит цитату, открывающую эту последнюю главу: «Чтобы обнаружить достоинства итальянского духа, необходимо было довести Италию до той крайности, в которой она находится сейчас».