Валерий Соловей - Революtion!

И, наконец, два концептуально близких и хронологически самых свежих определения корифея революционоведения Джека Голдстоуна. Формулировка 2001 г.: «Это попытка преобразовать политические институты и дать новое обоснование политической власти в обществе, сопровождаемая формальной или неформальной мобилизацией масс и такими неинституционализированными действиями, которые подрывают существующую власть» [6]. И формулировка 2013 г.: « Революция – это насильственное свержение власти, осуществляемое посредством массовой мобилизации (военной, гражданской или той и другой, вместе взятых) во имя социальной справедливости и создания новых политических институтов» [7].

В определениях нет ни намека на цену революций, масштаб и глубину революционных преобразований, результаты революций. Говорится лишь о насильственном свержении власти посредством массовой мобилизации. В этом смысле революции последних двадцати лет ничуть не менее революционны, чем великие революционные трансформации.

Насильственное свержение власти указывает, что революция и легитимность – это антиподы. Революция как раз разрывает со всей предшествующей легитимностью и стремится утвердить новую. Поэтому ламентации на нелегитимный характер революции столь же жалки и нелепы, что и жалобы на приход зимы.

Ради чего свергается власть? Все революции совершаются во имя справедливости. Но вот что именно понимается под справедливостью и способность ее достичь остаются открытыми вопросами. Лично моя позиция в данном случае может быть выражена фразой из «Мастера и Маргариты»: царство справедливости «никогда не настанет».

Однако исторический опыт и вольтерьянский скепсис периодически пасуют перед смутным, но подлинным, а потому сильным стремлением людей прорваться в царство любви и истины. В любой революционной идеологии справедливости принадлежит ведущая роль: эта идея составляет мифологическое и моральное ядро всякой революционной доктрины.

Ну, а что касается новых политических институтов, которые по замыслу революционеров должны обеспечить справедливость, то их формирование и успешное функционирование – еще один большой открытый вопрос.

Однако – и это очень важно понимать – вне зависимости от того, скромны революционные цели или грандиозны, достигнуты они или нет, это никак не отменяет право события/процесса называться революцией.

В дальнейшем, говоря о революции, я буду опираться на определение Голдстоуна. Его важное достоинство помимо ясности и лаконизма также в том, что оно позволяет отсечь от революции события и процессы, которые часто смешиваются с революцией, но революцией сами по себе не являются. Хотя могут порою выступать ее составными частями.

В данном случае речь идет об общественных и реформаторских движениях, государственных переворотах и гражданских войнах. При определенных условиях они могут привести к революциям, что, однако, не предопределено.

Общественные движения суть массовая мобилизация в интересах отдельных групп или конкретных целей. Движения за права человека, против расовой дискриминации, за права геев – классические примеры. Понятно, что у таких движений мизерные шансы перерастания в революцию.

Зато реформаторские движения обладают в этом отношении несравненно большим потенциалом. «Реформаторские движения открыто выступают за изменение существующих государственных институтов, принятие новых законов, направленных на борьбу с коррупцией, расширение избирательных прав или более широкую автономию отдельных регионов. Однако своих целей они достигают не посредством свержения существующей власти, а с помощью законных методов, добиваясь своего в судах или через избирательные кампании, проводя новые законы или внося поправки в конституцию» [8]. Не правда ли, один к одному может быть наложено на чаяния и планы либерально-демократической оппозиции в России?

Однако вот что пишет Голдстоун дальше: «Революционными такие движения становятся лишь тогда, когда власть сопротивляется разумным переменам или медлит с ними и преследует реформаторов» [9]. Здесь обращает на себя внимание следующее: к революциям ведут не действия реформаторских движений, а глупое упрямство и наглость властей.

Чаще всего законопослушные реформаторы преображаются в пламенных революционеров, когда власть пытается украсть у них результаты выборов, что вызывает массовое возмущение. И это понятно: если власть не оставляет шансов на легальное эволюционное изменение ситуации, то даже законопослушные люди начинают невольно радикализироваться. И эта теоретическая выкладка как нельзя лучше объясняет возникновение массовых протестов в России на рубеже 2011 и 2012 гг.