Юрий Болдырев - Как нам избежать нищеты. Что делает и что должно делать правительство

Второй инструмент. Возврат национального контроля за нефтегазосервисными компаниями. Здесь важна не столько добывающая компания, сколько нефтегазосервисная — размещающая заказы на оборудование и услуги.

Значит, в связи с санкциями часть сервисных компаний — глобальных монополистов уже стала уходить с нашего рынка. За это надо зацепиться. Это ключевой фундаментальный вопрос.

И третий инструмент — выход из ВТО. ВТО фундаментально препятствует реализации задачи развития национальной промышленности.

Тезис 3. Отказ от паразитической модели.

1. С подачи наших добрых уважаемых друзей был запущен неверный термин. Мы живем не за счет природноресурсной ренты, мы живем хуже. Природно-ресурсная рента — это если бы мы получили квартиру в наследство и сдавали бы ее в аренду.

Мы делаем хуже. Мы отрезаем каждый год по кусочку квартиры и ее продаем. Мы торгуем невозобновляемыми природными ресурсами.

У нас выстроена паразитическая модель экономики. Экономика, в сердцевине которой находится распродажа наследия предков и ограбление потомков, это паразитическая модель.

2. У нашей власти все мышление направлено в пользу поиска другого, но именно паразитического решения. Например, амнистия (иностранных, ну всяких) капиталов, ввозимых в страну. Это заведомо паразитическое решение. Мы станем большим офшором, любые самые грязные деньги будут втекать в нашу страну.

Мне кажется, дело чести, в том числе и вот для партии, которую вы представляете, противостоять этому концептуально. Мы не должны быть отмывочной лавкой для самых кроваво-грязных денег в мире.

Мы должны искать не паразитические решения, мы должны строить созидательную экономику. И этому подчинить все, включая финансовую систему.

2014 г.

Рубль вроде перестал падать и даже начал укрепляться. У многих моих сограждан от сердца отлегло: пусть сбережения и зарплаты в валютном исчислении и сократились в полтора-два раза, тем не менее, это — всего лишь трудности, но не конец. Переживем. Тем более, что кто-то, может быть, и успел что-то купить по еще почти старым ценам, а будущие зарплаты и пенсии, будем надеяться, постепенно снова подрастут. То есть, повторю: серьезные трудности, но не полный крах.

Это у тех, кто на пенсии, на бюджете в крупной непотопляемой компании, в том числе в госкомпании.

О тех, кто имел несчастье под личные нужды закреди-товаться в валюте, не говорю — это личные трагедии, но, сравнительно ограниченные по масштабам и, строго говоря, не имеющие отношения к будущему российской экономики. Эту проблему уже ставят, но, с моей точки зрения, не совсем верно. Помогать, конечно, надо, но не всем, кто ошибся (ошибка инвестора — дело обычное), а тем, кто по своему положению нуждается в помощи. В частности, тем, кто брал ипотечный кредит для приобретения единственного (не инвестиционного) жилья.

Но сейчас я хочу сказать о другом — о настоящем и будущем нашей производящей экономики. Что у нас в связи с падением рубля и радикальным повышением ставки рефинансирования происходит с производственными предприятиями? И что с теми, у кого свое маленькое или среднее дело?

А у них, в том числе, у того самого малого и среднего бизнеса, о котором на словах сейчас столько заботы и у которого теперь, в связи с «импортозамещением», столько радужных перспектив, настоящие трудности, если не сказать катастрофы. Причем эти катастрофы только начинаются.

Казалось бы, отчего так? Вроде мы все сплачиваемся и все вместе должны трудности преодолеть? Но не тут-то было. Забегая вперед, сразу оглашу диагноз: как говорится, кому — война, а кому — мать родна. На трудностях очень даже можно и весьма немало заработать. За счет кого? За счет нас с вами. В данном случае — за счет удушения и уничтожения остатков производственного потенциала и этого самого благословенного (властями — но только на словах) малого и среднего бизнеса.

Как сейчас уничтожаются производственные предприятия? Поясню на примере.

В канун Нового года заезжаю к товарищу на работу — у него производственное предприятие самого что ни есть реального сектора экономики. За предновогодним чайком в разговоре с сотрудниками выясняется, что все бы ничего, кроме одного. А именно: был у них кредит на «кассовый разрыв» порядка 250 млн рублей под 17 % годовых. Много, преступно много (это еще до всех нынешних падений рубля и роста ставки Центробанка), но все же было терпимо. Теперь в конце года им предложили переоформить кредит уже под 35 % годовых. Причем «предложили» — это звучит мягко, на деле же — отказаться невозможно. Плата по кредиту окажется больше, чем… вся ожидаемая прибыль, да еще и при самом благоприятном развитии событий, то есть, если никто из заказчиков не обанкротится и не свернет свой заказ. И что делать?