Отар Кушанашвили - Не один

За то время, пока я отсутствовал, приводя в порядок усиленно подрываемую темными силами карьеру, произошло много вещей, приятных и неприятных. Если мы настроены на честный разговор, должен сказать, что это лето, которое я на силу, кое-как, с локальными успехами и с глобальными неудачами проживаю, – один из самых тяжелых летних периодов, которые на моем уже не маленьком веку мне пришлось пережить.

И дело не в Pussy Riot. Хотя по поводу Pussy Riot я как раз завтра и выскажусь, потому что там дело не в судье суровой, и не в том, насколько бездарны трое девчонок, а они бездарны. Дело совсем в другом – в разжигании ненависти людей друг к другу. Об этом развернуто завтра.

Я вернулся к практике прослушивания дисков. У меня будет к вам разговор про Криса Брауна, которого ценят там, а мы знаем его только потому, что он избил певичку Рианну. Я и про Рианну скажу, и про фильм с ее участием «Морской бой». Я скажу про отечественное ТВ, где отчаянно не хватает меня, зато есть два хороших человека, и о них я скажу отдельно.

Вообще, даже, невзирая на то, что лето было не самым удачным, во-первых, оно еще не вышло целиком, во-вторых, идея духовного обновления, которая меня толкает на подвиги ежедневно, наиболее обостренно, хотя вроде бы кризис среднего возраста я преодолел лет 60 назад, обозначила саму себя именно этим летом. И дело не в судебных процессах, не в дисках каких-то Браунов, не в чем-то ином, кроме как в стремительно растущих детях.

Об этом я скажу вам пару слов завтра, потому что, например, за Олимпийскими играми и, по контрасту, за судебным процессом, сами знаете над кем, я следил вместе с детьми. Их глазами, их ушами воспринимать окружающий тарарам без духовного обновления невозможно. И когда я говорю слово «духовный», каковым злоупотребляют все, кому не лень, я имею в виду «интеллектуальный», а ни в коем случае не «патриархальный с фамилией Гундяев».

Я законченный атеист, но в моих рассуждениях с завтрашнего дня, после возобновления моих блестящих колонок на TopPop.ru, будет слышна и читаема вера во что-то выше нас. Это не обязательно дедушка на небесах. Это дети, друзья, родители, работа.

Вот для того, чтобы в этом свихнувшемся мире хоть кто-то говорил о вышесказанных материях четкие кованые слова, я вам ниспослан. Небесами, где, может быть, дедушка сидит.

Солнца всегда мало, пошли дожди, гастарбайтеры, которых всегда больше, чем много, в капюшонах играют в футбол на территории детсада, привет вам из Красногорска.

Здесь, по моим опросам, может, и посочувствовали бы депутату Гудкову, если бы знали, кто это такой.

Идет дождь, ко мне приехал товарищ с обычной историей: сначала они купили мебель, потом переставляли, теперь делят; он после развода не злой, а растерянный, мы сидим на кухне, пить совсем не хочется.

До его прихода я посмотрел новую картину Ренаты Литвиновой. Как я не понимал этого стискивающего сердце безысходной грустью пира мысли, так и не понимаю. Но понимаю, что Литвинова это переживет.

Про певичку, которая поет еще хуже, чем выглядит, в журнале написано, что она записала несколько ошеломительных микстейпов; я замер в ожидании.

Я уже давно не встречал людей, про которых можно было бы сказать: «духовной жаждою томим»; это нормально для страны, где П. пишет письмо Сталину, используя мой прием, который я практиковал еще в пионерлагерях: начать с инвективы, закончить панегириком (в зависимости от ситуации, можно в обратном порядке).

Дождь учащается, становится темно, кто-то во дворе кричит: «Женя!», – и очень нехорошее про рот Жени. Мимо дома идет толстая пьяная девушка с пивом в руках, горланит актуальное для себя: «Если есть тело – должен быть дух!»; на столе книжка Ахматовой с подчеркнутыми (не мной) строчками: «Слава тебе, безысходная боль! Умер вчера сероглазый король»; по телевизору чудище говорит парню с челкой: «Я раздавлю тебя, вонючий скунс!», – бесстрашный парень рубит его светящимся мечом, это детский мультфильм.

Показывается нервное солнце, казавшийся непроницаемым дождик кончился, на экране воссиял Иван Свет Охлобыстин с его высоким даром концептуализировать на пустом месте.

Заходит сосед, живчик и пройдоха, узнав про беду товарища, изрекает: «Бог так устроил, что все простое – правда, а все сложное – неправда» – забирает не спросимши непочатую бутылку вина и уходит. «Что это было?» – спрашивает товарищ.

«Папа, я покакал!» – кричит младший. Я бесконечно рад, но младший рад больше. Дождь льет, он хочет гулять, и он будет гулять, он любит дождь и играть с детьми гастарбайтеров; при солнце или в дождь они неразличимы, кричат друг другу: ПОСОМИ на меня.