С. Калабалин - Педагогическое наследие Калабалиных. Книга 1. С.А. Калабалин

Мне довелось работать в разного типа детских учреждениях – в колониях, в обычных школьных детдомах, в домах с так называемыми «трудновоспитуемыми», несовершеннолетними правонарушителями, наконец, в детдоме для испанских ребят. И везде система организации детской среды, методика поведения воспитателя, его педагогического воздействия, применяемые мною по А. С. Макаренко, давали всегда положительные результаты.

Разработанные А. С. Макаренко методика и система воспитания хороши тем, что остались на долгие годы. Я не знаю случая, когда бы они себя не оправдали, как не знаю и брака в работе. На совести моей и моей жены, Галины Константиновны, нет ни одного пятна, которое помешало бы нам смотреть открытыми глазами в глаза Родины, в глаза десяти тысяч воспитанных нами граждан.

В мае 1939 года Мосгороно предложил мне «вылечить» детский дом №3.

– Пропадет мой колхоз, если не закроют детский дом или не наведут там порядок, – сокрушалась председатель колхоза Егорова.

Через год она же провозглашала на празднике первого снопа в детдоме:

– Спасибо детям и руководителям детдома за помощь колхозу, за образцовый порядок в вашем доме.

Кажется, ни в одном детском учреждении мне не удалось так точно повторить колонию имени М. Горького, как в этом детдоме. Самое же радостное из его истории – то, что до крайности запущенная ватага из трехсот мальчиков и трехсот девочек была спасена и возвращена Родине в образах полноценных граждан. И все благодаря воистину целебной системе А. С. Макаренко и людям, двигающим ее.

В первый день войны уехали гостившие в молей семье бывшие мои воспитанники Задоров, Голос и Ужиков. На второй день я подал заявление в Сокольнический райком ВКП (б) о зачислении меня в ряды действующей Красной Армии. Через месяц моя просьба была удовлетворена. Передав детдом своей соратнице, другу и жене Галине Константиновне Калабалиной, я ушел на фронт.

О своей скромной работе в тылу врага говорить много не стану. Но скажу, что никакие страдания и лишения не сломили воли и чести советского человека, воспитанного нашими педагогами. Бывали минуты отчаяния, и тогда я думал: «А как бы поступил Антон Семенович? Не пищать, Семен! Перехитри врага, победи его…»

Весна 1922 года. Колония имени Максима Горького. Как сейчас помню разговор с Макаренко:

– Антон Семёнович, отпустите меня домой.

– Что ж, можно. О матери подумал? Хорошо! Это очень хорошо!

– Да нет. Откуда вы взяли, что я о матери думаю? Я об отце больше… И так, вообще, хочется побывать дома.

– Семён! – И Антон Семёнович как-то так на меня посмотрел, что во мне сразу всё затрепетало. – Но стыдись, Семён, любви к матери. Любить мать может только настоящий человек. А отпуск надо оформить. Ты – командир, без совета командиров я отпустить не могу. Но поддержу.

– Спасибо!

На совете командиров Шершнев, разглаживая о голое колено моё заявление, устно излагал его содержание:

– Так вот, командиры, Семён просится в отпуск до субботы в своё, значит, село, в Сторожевое. С отцом, с матерью повидаться. Кто будет говорить первым?

– Да что тут говорить? – отозвался Гриша Супрун. – Семён-первый командир, колонист, да и на рабфак же идёт… Моё такое мнение, что надо дать отпуск.

– Проголосовали, и я получил бумажку:

«Удостоверение.

Дано настоящее колонисту Семёну Калабалину, колонии имени М. Горького, в том, что на основании решения Совета командиров ему предоставлен отпуск в Чутовский район, село Сторожевое, с понедельника 22 мая 1922 года по субботу 27 мая 1922 года до 12 часов дня.

Заведующий колонией А. Макаренко.

С.С. К. Н. Шершнев».

Версты две меня провожали ребята, а потом, пожелав мне весёлого отпуска, помчались назад. К вечеру я был в родном селе. Как-то по-особому меня приветствовали дворняги, я вдыхал знакомые вечерние запахи села, слушал скрип телег, дребезжанье плугов и возгласы возвращающихся с полей пахарей.

А вот и мост. Церковь. О, меня кто-то узнал! Я услышал чей-то голос:

– Калабалинский, самый младший, про которого говорили, – что убит.

А вот и наша хата. Мать!.. Она смотрит на меня. Узнала!

– Мама!

Я обнимаю её, губами собираю на её щеках слёзы материнской радости.

…Мать! Она одна, и она неповторима.

Дни, словно взбесились. Утром, только утром был вторник, а вечером – уже среда. Я ни на одну минуту не забывал, что в отпуске, что я принадлежу колонии, коллективу, что мой дом там, но и в семье было тепло и весело. Дома готовились к свадьбе. Женился старший брат. Приходили соседки, о чём-то с матерью перешёптывались, что-то приносили под передниками. Только одному брату, виновнику всех этих предсвадебных хлопот, можно было ничего не делать.