Стефан Коллини - Зачем нужны университеты?

Более рассудительные представители естественных наук признают, что есть противоречие в попытке обосновать защиту этих наук тем, что относящиеся к ним дисциплины вносят вклад в материальное процветание. Дело не только в том, что непосредственный вклад в экономический рост таких предметов, как нейронаука или чистая математика, возможно, трудно доказать, особенно если сравнивать с такими более практическими предметами, как моральная философия или исследование медиа. Скорее, дело в том, что сам характер и цель естественных наук выводят нас за границы вопросов процветания. Стремление ко все более полному пониманию нашего физического мира является по сути своей беспредельным – примерно в том же смысле, что и стремление к более полному пониманию нашего человеческого мира. Его нельзя искусственно ограничивать или же подчинять интересам непосредственной экономической выгоды. Естественные науки в конечном счете являются выражением интеллектуального поиска упорядоченности и нашей потребности найти место во Вселенной.

Трудно представить, чтобы высокообразованным министрам все это было неизвестно, однако они все же настаивают на своем крайне странном решении в пользу некоторых дисциплин, наносящем ущерб другим. Возможно, представителям естественных наук надо начать более широкую кампанию за общественную поддержку. Наверно, нельзя закапываться в чрезмерно узкую повестку правительства, посвященную увеличению ВВП. Они должны воспользоваться значительным интересом и любопытством общества к научному поиску, которые убедительно доказываются активной публикой, стремящейся попасть на публичные лекции, а также открытыми дискуссиями, радиопередачами, телепрограммами и т. п. (демонстрируемый в подобных обстоятельствах интерес почти не меньше, чем к предметам, связанным с литературой, историей или философией). Хотя некоторые естественнонаучные предметы можно считать менее сложными в интеллектуальном плане, чем, скажем, литературная критика или история искусства, все же необходимо признать, что многие бывшие школьники выбирают именно их, причем аргументы за поддержку этих предметов на университетском уровне не ограничиваются сегодняшним поколением. В конце концов, будущие родители не захотят, чтобы их дети могли изучать только гуманитарные науки или чисто профессиональные предметы.

Представители гуманитарных наук, в свою очередь, не должны занимать эгоистическую или самодовольную позицию, раз уж в прошлом их бюджеты были зарезервированы, и полагать, что удача будет сопутствовать им вечно. Они тоже должны признать, что необходимо более широкое основание для поддержки, без которой не построишь общую систему образования и исследований, охватывающую все дисциплины. Вряд ли кому-то понравится, если Британская академия или Исследовательский совет по искусствам и гуманитарным наукам будут относиться к Королевскому обществу или советам по исследованиям в естественных науках как к бедным родственникам или тем более как к конкурентам, которых надо победить в схватке за финансы. Государственное инвестирование в науки – отличительный признак цивилизованного общества. Может ли и в самом деле получиться так, что, помимо всего остального вреда, который будет нанесен представленными предложениями будущему высшего образования в этой стране, будет предпринята близорукая попытка облагодетельствовать гуманитарные науки за счет естественных? Если это так, тогда, конечно, нужно выступить против. Технари всего мира, объединяйтесь, – вам нечего терять, кроме своих пуховиков.

В этой книге я не стремился провести всеобъемлющий анализ природы и функций высшего образования или же разработать новые предложения по его финансированию. На самом деле я занимался критическим изучением ряда посылок и политических программ, связанных с университетами, и по ходу дела попытался указать на некоторые из более удачных отправных идей, а также на более приемлемый набор категорий, в которых можно было бы что-то обсуждать. Книга в основном была сосредоточена на той мысли, что университеты служат местом для попыток расширить и углубить человеческое понимание за счет методов одновременно упорядоченных и безграничных. Это начинание может принести ряд положительных побочных следствий – даже помощь студентам в развитии и тренировке их интеллектуальных способностей может в определенном смысле считаться как побочным следствием, так и главной функцией, – причем публичные обсуждения обычно сосредоточены на этих привходящих или случайных результатах. По этой причине эти выгоды были подвергнуты в книге несколько ироничному анализу, указывающему на то, что, возможно, мы позволили явно ощущающейся потребности в оправдании исказить или перевесить главную задачу, заключающуюся в верном описании. Наконец, особенно во второй части книги, были специально рассмотрены некоторые моменты последних десятилетий, когда определенное предложение или курс впервые поступали на обсуждение, и благодаря этому удается выявить преемственность обосновывающих их посылок и их пагубные последствия, тем самым подчеркнув неослабевающую потребность в критике, которая бы поставила выдвинутые посылки под вопрос. Критика, стоит повториться, не должна быть «чисто негативной»; она может быть инструментом, позволяющим более правильным принципам проникнуть в публичное обсуждение, вызывая больший отклик у читателей и убеждая их сильнее, чем аргументы, сформулированные в крайне абстрактных, систематических категориях.