Лена Воробьева - Записки на бе(ре)гу

– А вы уверены, что это хорошая идея? – спрашиваю у руководителей, кивая на три «кулака толерантности» 7 7 Популярный символ, который активно использовался во время акций протеста против расизма весной-летом 2020 года после гибели афроамериканца Джорджа Флойда в штате Миннесота. , нарисованных перед входом в молодежный центр, когда в одну из суббот меня попросили пофотографировать мастер-класс местного художника для школьников.

– Да, почему нет? Это идея детей.

– Но дети же вне политики? Или я не права?

Ответа не получила, оставалось только фотографировать и удивляться, что художник за несколько часов работы, во время которых сначала подробно и красочно рассказывал мне о том, как когда-то учил русский, а потом бесконечно пил кофе и курил, получил около 2000 евро. Искусство дорого. Дети по трафаретам рисовали на стене, а мастер, задумчиво подперев рукой подбородок, давал советы по выбору цветов.

Когда через неделю художник снова пришел, я недоуменно поинтересовалась, что за внезапный визит и почему он занимается тем, что закрашивает два из трех кулаков, которые меня так возмущали.

– Сказали, что слишком серо и уныло. Попросили отредактировать как-нибудь.

Было видно, что парень не находит свое творчество слишком серым, а уж тем более унылым, но правки заказчика не обсуждаются.

Координатор на финальной встрече, когда подводились итоги моей работы, спросила, что я возьму для будущего из своего проекта. Честно ответила, что для будущего возьму нежелание работать с людьми с миграционным прошлым. Повисла пауза. Молчали и переглядывались долго.

Наконец, координатор сказала, что она тоже с миграционным прошлым. Она же из Польши. Сравнение, конечно, притянутое за уши, но вполне в духе европейской политкорректности. Где Европа, а где Ближний Восток? Очевидно, что миграционное и культуроформирующее прошлое совершенно различно.

Уже после я узнала, что молодежный центр, в котором работала, это одно из общественных пространств города, где главенствуют антиправые взгляды, а вместе с ними атмосфера всеобщего принятия и толерантности. Но главенствуют они только до визита владельца центра, который, проводя собрание воспитателей для «посткоронавирусного» детского лагеря, показал пальцем на парня из Ирана и прямо сказал, чтобы к детям тот не подходил, а после миролюбиво добавил:

– Не обижайся. И не подходи.

Руководители пытались как-то сгладить ситуацию. Конечно, когда их непосредственный начальник закрыл за собой дверь, но настроение и запрос уже были считаны и приняты остальными сотрудниками. И эта ситуация, когда люди, руководящие молодежным центром, придерживаются ультралевых взглядов, а их босс приходит с откровенно правой повесткой, которая не подлежит обсуждению, дает системное и фундаментальное противоречие.

У меня было достаточно много проблем с навязчивым и безобразным вниманием со стороны беженцев, когда я работала в бюро. Они пытались со мной разговаривать на своем корявом немецком, находили аккаунты в социальных сетях, что-то писали и совершенно игнорировали мое нежелание поддерживать коммуникацию. Чрезвычайно настойчивый парень, после того, как я сказала ему, что он не интересен для меня ни в качестве мужчины, ни в качестве человека, написал, что мне не следует думать, что я принцесса. Конечно же, я ответила, что об этом не может быть и речи, поскольку могу называться только королевой. Он не оценил почему-то.

Но отбросив шутки в сторону, я не могла отбросить молнии сальных взглядов и гул перешептываний на непонятных языках. Нет, мне не было страшно. Но из бюро домой я возвращалась только по многолюдным, хорошо освещенным улицам, постоянно оглядываясь.

Безусловно, я нагло вру: иногда мне было страшно и дискомфортно. А после того, как я узнала, что несколько лет назад одна девушка, приехавшая по такому же, как и я, гранту, была изнасилована, мне стало совсем не по себе.

Обосновав свою позицию и кратко обрисовав ситуацию, получила предсказуемый ответ со стороны координатора и шефа. Они спрашивали, что могут сделать, чтобы некоторые мои впечатления были не такими негативными, должны ли они вызвать полицию и прочее. Но что они могут для меня сделать? Разве только отправить моих невоспитанных собеседников на шлюпках без весел обратно через Средиземное море. Вариант оптимальный для меня, но вслух о нем говорить нельзя. Некорректно. Даже в порядке бреда.