Публичная сфера: Теория, методология, кейс стади. С. 9–10.
The Public. 2020. Vol. 27 (1). Special Issue: The Public Sphere in Russia between Authoritarianism and Liberation / guest ed. by G. Yudin, T. Weiser. https://www.tandfonline.com/doi/full/10.1080/13183222.2020.1675432.
Ср. сходные аргументы о навыках и практиках публичных дебатов в современной России в статьях сборника «„Синдром публичной немоты“»: Гладарев Б. Опыты преодоления «публичной немоты»: Анализ общественных дискуссий в России начала XXI века // «„Синдром публичной немоты“». С. 110–137; Касаткина А. Садоводческие товарищества в поисках нового смысла: Анализ дискурса общих собраний // Там же. С. 138–148.
Недавние случаи общественной реакции в современной России на дела Ивана Голунова, «Сети» и «Нового величия» кажутся отчасти близкими по жанру к открытым письмам-просьбам, созданным в конце оттепели. Этот вопрос требует отдельного рассмотрения.
См.: Юрчак А. Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение. М.: Новое литературное обозрение, 2019.
Хархордин О. Прошлое и будущее русского публичного языка // «Синдром публичной немоты». С. 189–223.
Калугин Д. «Много спирашася, не обретоша истинны», или Поэтика коммуникации власти и общества в России древней и новой // «Синдром публичной немоты». С. 28–49.
Лахманн Р. Демонтаж красноречия: Риторическая традиция и понятие поэтического. СПб.: Академический проект, 2001; Живов В. М., Успенский Б. А. Царь и Бог (Семиотические аспекты сакрализации монарха в России) // Успенский Б. А. Избранные труды: В 3 т. Т. 1: Семиотика истории. Семиотика культуры. М.: Школа «Языки Русской Культуры», 1996. С. 184–205.
При этом оценки влияния интернет-среды на культуру и практику публичных дебатов можно соотнести с хорошо и достаточно рано (в 2006 году) артикулированной Хабермасом критикой воздействия на публичность социальных сетей. В этом смысле стоит также отметить особенно яростный и безапелляционный характер большинства комментариев именно к роликам на платформе YouTube. См.: Habermas J. Ein avantgardischer Spürsinn für Relevanzen. Was den Intellektuellen auszeichnet.
О генезисе этих представлений см. в частности: Покок Дж. Г. А. Момент Макиавелли. С. 128–132, 138, 144 и далее.
Хархордин О. От засилья общественности к силе публичного действия // От общественного к публичному / под ред. О. Хархордина. СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2011. С. 487–529.
Здесь важно всерьез отнестись к беспокойству по поводу того, что предыдущие несколько попыток использовать делиберативные институты для выработки политических решений в рамках парламентских форм окончились неудачей (в целом неудачные попытки Екатерины II организовать местное самоуправление и Уложенную комиссию, роспуски первых Дум в Российской империи, разгон Учредительного собрания, распад СССР после создания Съезда народных депутатов, противостояние Верховного Совета и президентской ветви власти в 1991–1993 годах и т. д.). Парламентские формы достаточно быстро приводили к сильному напряжению и даже противостоянию с другими ветвями власти и в конечном счете к воссозданию неделиберативных механизмов принятия решений. Как следствие происходило и сворачивание механизмов общественной дискуссии, способной влиять – в том числе (хотя и не исключительно) в силу практической невозможности согласовывать слишком разные интересы и представления. Вопреки своей репутации «философа консенсуса», Хабермас собственно и писал о негарантированности благополучного исхода интеграции конкурирующих позиций через делиберацию (см. сноску выше). К этой неопределенности ранний Хабермас добавляет одно пессимистическое указание на неблагоприятные социальные условия позднего капитализма и одно ободряющее указание на встроенное в европейскую политико-правовую традицию ожидание участия и согласия по принимаемым официально решениям, без удовлетворения которого порядок будет в конечном счете нелегитимным. Зрелый Хабермас в этой связи демонстрирует, что тонкая, но вполне ощутимая субстанция коммуникативной власти укоренена в антропологической природе человеческого языка и общения. Эта горизонтальная власть естественно возникает в ходе свободного общения между людьми.
Значение такой делиберативной власти в конкретном политическом устройстве, как правило, обусловлено и ограничено не только культурой обсуждения ключевых участников, но и другими силами и институтами. Слишком быстрое расширение участия в дискуссиях по реальным решениям, вовлекающее в него людей без достаточного опыта слабой публичности или по вопросам, которые затрагивают жизненно важные интересы более сильных акторов, де-факто разрушает общественное доверие к дискуссии как практически полезному механизму. А это позволяет сильным акторам более успешно ограничивать и без того слабые институты публичности, мешающие консолидации устойчивого порядка. Ключевой вопрос в этой связи – внимание к вектору движения в сторону постепенного расширения и культивации соответствующих навыков, представлений и практик дебатов. Простая констатация несовершенства текущей ситуации и одновременная ставка на максимально широкое использование столь тонкого механизма взаимодействия, безотносительно к его социальным условиям, на деле невольно возвращают нас в исходную точку цикла. В результате в обществе накапливается скепсис и отторжение публичности. Историки могут навести увеличительное стекло на локальную динамику и богатый опыт слабых публик последних двухсот лет. Решение же о том, как лучше культивировать навыки публичной дискуссии, и решение о степени готовности к конкретным институтам сильной публики здесь и сейчас остаются делом чисто политического суждения.
Читать дальше