Йенс Андерсен - Астрид Линдгрен. Этот день и есть жизнь

«Прежде всего я хочу быть с моими детьми. Затем – с моими друзьями. А еще я хочу быть с собой. Целиком и полностью. Человек мало и ненадежно защищен от ударов судьбы, если не научился оставаться один. Это едва ли не самое главное в жизни».

Убежденность Астрид Линдгрен в том, что человек в любом возрасте должен уметь оставаться один, стала лейтмотивом ее писем Саре, ее осторожных советов – посланий девочке, которой так трудно было общаться с родственниками, товарищами, учителями и психологами, но которую не устраивало и собственное общество. Прочитав первые четыре-пять Сариных писем, стареющая писательница распознала в этом подростковом восприятии себя как «одинокой, забытой и всем на тебя насрать» что-то свойственное ей самой и приподняла завесу над историей своей непростой юности:

«О, как бы я хотела, чтобы ты стала счастливой, чтобы тебе не приходилось проливать столько слез. Но хорошо, что ты можешь чувствовать, и беспокоиться о других, и предаваться грустным размышлениям, потому я и считаю тебя родственной душой. Самое, думаю, трудное время в жизни человека – это ранняя юность и старость. Я помню, что моя юность была безумно меланхолична и трудна».

Сара хранила все письма Астрид под матрасом. Длинные письма, в которых писательница никогда не говорила с девочкой свысока, всегда с сочувствием относилась к проблемам и конфликтам, омрачавшим Сарину жизнь, и одновременно описывала неловкого подростка, каким была сама, когда ее еще звали Астрид Эриксон. Умного, глубоко меланхоличного, бунтующего, томящегося, переживающего кризис идентичности подростка из провинциального городка 1920-х. Она как бы заново и постепенно проживала собственную юность. Воспоминания с силой нахлынули весной 1972 года, когда Сара в чрезвычайно драматичном письме рассказала о своем коротком пребывании в детской психиатрической лечебнице, куда ее поместили из-за панических приступов и неоднократных стычек с семьей. Никогда еще Сара не чувствовала себя такой «страшной, глупой, придурковатой и ленивой». Астрид Линдгрен ответила сразу же. И начала свое сочувственное письмо с нежных слов: «Сара, моя Сара», которые, как название романа «Мио, мой Мио!», можно адресовать каждому человеческому детенышу, который в буквальном и переносном смысле одиноко сидит в пустом парке на лавочке:

«„Страшная, глупая, придурковатая, ленивая“, – пишешь ты о себе. О том, что ты не глупая и не придурковатая, я точно знаю из твоих писем, а насчет остального сказать ничего не могу. Но когда тебе тринадцать, ты всегда кажешься себе некрасивым, – я в твоем возрасте была уверена, что страшнее меня на свете нет и никто никогда в меня не влюбится. Однако со временем оказалось, что все не так плохо».

Письма Сары и конверты с надписями вроде «Содержание: одни помои» отражали низкую самооценку девочки. Астрид Линдгрен это инстинктивно понимала, и 12 июня 1975 г. написала своей юной подруге: «Все мы хотим любви, это верно, и, думаю, большинство девочек ужасно сомневаются, что могут быть любимыми». (Фотография: Национальная библиотека / Saltkråkan)

Переписка достигла кульминации с выходом в 1973–1974 годах «Братьев Львиное Сердце». Астрид была ужасно занята. Не только в связи с интервью и чтениями в Швеции и за рубежом, но и потому, что потеряла нескольких близких. Прежде всего – старшего брата, почти ровесника, Гуннара. В юности он был ее ближайшим доверенным другом-мужчиной; ему в письмах, зачастую полных черного юмора, она могла поверить тайны неукротимого девичьего сердца.

И именно в 1974 году, когда она скорбела по безвременно ушедшему Гуннару, все на свете, казалось, решили обсуждать с писательницей ее книгу «Братья Львиное Сердце».

Двадцатилетняя Кати – главная героиня и рассказчик в трех книгах Астрид Линдгрен: «Кати в Америке», «Кати в Италии» и «Кати в Париже», которые в 1950–1953 гг. вышли в Швеции, а несколькими годами спустя и в Дании. (Фотография: Йенс Андерсен)

И Сара. Ей был выслан экземпляр с посвящением, она накинулась на книгу, а затем прочитала «глупую», как она в утешение написала Астрид, рецензию в газете «Дагенс нюхетер». Как может кому-то не нравиться такая безумно интересная и одновременно теплая, утешительная книга? На это у Астрид Линдгрен ответа не было. Зато ей было что сказать о другом – о том, что зимой 1973/74 года теперь уже пятнадцатилетняя девочка влюбилась в своего учителя. Жизнь и любовь постепенно так перепутались в сознании Сары, что в декабре 1973 года она вложила в письмо Астрид листок бумаги, на котором попыталась себя проанализировать: