Михаил Бакунин - Наука и народ

И действительно, логика сословных интересов стала в по­следнее время преобладать видимым образом в сознании и в самом политическом направлении наших сословий, не имеющих, впрочем, вне правительства ни смысла, ни си­лы. Та часть дворянства, которая вконец разорилась от но­вых реформ и которая сохранила возможность по старой привычке поддерживать свои поместья воровством казен­но-служебным, начинает действительно понимать, что для соблюдения своих выгод и для спасения себя как сос­ловия она должна дружно стать за правительство, за госу­дарство, за царя против народа. К тому же и самый рево­люционный вопрос поставлен у нас теперь гораздо опре­деленнее и яснее и выпутывается все более и более из того странного и, по нашему убеждению, чрезвычайно вредного смешения понятий и стремлений, которое по­зволяло еще недавно людям, чуждым всяких револю­ционных инстинктов, принимать себя не на шутку за ре­волюционеров. Они обманывали и себя, и других и поло­жительно портили дело. Но с тех пор как стало ясно, что ни в России, ни в целой Европе не может быть другой ре­волюции, кроме социальной, зная, что социальная рево­люция на полдороге остановиться не может, большинство богатых людей, желающих сохранить и передать своим детям унаследованное или благоприобретенное ими богатство, поняли, что им в революционных рядах не место и что их собственные интересы требуют союза неразрыв­ного с правительством, с государством. Вследствие чего число имущих дворян и недворян в наших рядах стало значительно уменьшаться, заменяясь людьми, более спо­собными любить, понимать и представлять народное де­ло; таковы: дети в пух разоренных дворян, разночинцы, семинаристы, мещане и крестьянские дети. В них состоит теперь главным образом и почти исключительно наша на­родная, противогосударственная фаланга — посредница между революционною мыслью и народом.

В начале нынешнего царствования этой розни еще не было или она мало чувствовалась. Образованная моло­дежь всех сословий как бы сливалась в партии движения; и когда вследствие благодетельного крымского погрома, вслед за постыдной для государства войной, достойным об­разом увенчавшей царствование императора Николая, ко­гда вся Россия встрепенулась и как бы воскресла, мысль об освобождении народа стала мыслью всеобщею; и так как никто не сомневался в том, что наука есть вернейшее средство для достижения этой цели, множество молодых людей разных сословий бросились учреждать народные школы, воскресные и не воскресные. В короткое время возникло в России значительное число таких школ и все пошли прекрасно: народ, возбужденный светлою наде­ждой, стал учиться умно и охотно. Каких-нибудь десять лет такого учения, и он ушел бы далеко... Но мудрое пра­вительство вдруг все остановило.

Да, правительство выказало в этом случае мудрость не­сомненную. Оно поняло, что просвещение народа будет гибельно для него, для государственной власти, для целой империи. Екатерина II, без сомнения, умнейшая из по­томков Петра, писала одному из своих губернаторов, ко­торый, поверив ее обычным фразам о необходимости на­родного просвещения, поднес ей проект об установлении школ для народа: «Дурак! все эти фразы пригодны, чтобы морочить западных болтунов; ты же знать должен, что коль скоро народ наш станет грамотным, ни ты, ни я не оста­немся на своих местах». И действительно, народ, познавший при свете науки свою силу и свою настоящую пользу, не захочет платить ежегодно несколько сотен миллионов рублей и отдавать свою кровь на содержание империи, все существование и процветание которой со времени ее основания было и необходимым образом всегда будет основано на его разорении и рабстве.

Народу нашему, по счастливому выражению, высказав­шему в двух словах вековые требования его, нужны пре­жде всего Земля да Воля. Империя же наша в особенно­сти и вообще всякое военно-бюрократическое государство устроены так, что если б они даже хотели, они ни того, ни другого решительно дать народу не могут. В тот день, когда народ наш это поймет, империи не будет, следо­вательно, все существование ее основано на народном невежестве. Как же надеяться после того, чтоб прави­тельство когда-либо захотело серьезно распространить просвещение в народе? И не право ли оно, с своей точки зрения, когда противится всеми возможными мерами со­зданию рациональных школ для народа?

Нет сомнения, что оно поступает бесчеловечно, жесто­ко со всеми искренними ревнителями народной науки. Но мы удивляться его жестокости, ни даже упрекать его в ней не станем. Оно делает свое дело. Дело же всякого государства — душить народ для сохранения себя; точно так же как дело людей революции — разрушить государ­ство для избавления народа.