Йозеф Шумпетер - Десять великих экономистов от Маркса до Кейнса

Далее мы обсудим метод Парето, который тоже сравнительно легко описать. Сам Парето не уставал подчеркивать, что лишь применил те «логико-экспериментальные» методы, которые верой и правдой служили ему в экономических исследованиях, к анализу «экспериментально» верифицируемой реальности других аспектов общественной жизни, во всех случаях полагаясь на пример естественных наук. Это, конечно, было чистым заблуждением с его стороны. Легко заметить, например, что Парето широко и не всегда законно пользуется методом психологической интерпретации, у которого в физических науках нет аналога, и что его материал – это, по сути, продукт наблюдения, а не эксперимента, то есть разница с точки зрения метода огромная. Я боюсь, что, пытаясь сформулировать свои методические правила, Парето на самом деле более всего стремился проявить независимость философа, который не хочет идентифицироваться ни с какой партией или верой, ни с какими интересами. Сама возможность такой независимости поднимает известную фундаментальную проблему, справиться с которой Парето было сложно, поскольку он ее не заметил. На самом деле он использовал две разные аналитические схемы. Одну из них можно назвать морфологией общества, она приветствует использование фактов, которые, во всяком случае потенциально, поддаются наблюдению в том же смысле, что и анатомические или биологические факты; вторая принадлежит к области психологии общества. Обе эти схемы действительно иллюстрируются или даже в какой-то степени верифицируются примерами из истории и современной жизни, но ни одна из них даже приблизительно не выводится из этих примеров при помощи «логико-экспериментального» метода: обе отражают крайне личное понимание общественного процесса, обусловленное образованием и происхождением Парето, его опытом и предубеждениями. Родство морфологической схемы с дарвиновской, а социально-психологической – с отдельными частями учения Тарда, Дюркгейма, Леви-Брюля и Т. Рибто очевидно. Еще более очевидна связь обеих схем со свойственным Парето образом мышления, упомянутым в первой части этого эссе, проявившаяся в уничтожающей критике парламентской демократии, – этот образ мышления был антиинтеллектуалист-ским, антиутилитаристским, антиэгалитаристским, а следовательно, в определенном смысле [108]антилиберал ьным. Однако Парето сумел создать из этого вторичного материала нечто уникальное [109].

Центральная идея морфологической схемы Парето заключается в предположении, что все общества состоят из гетерогенной массы членов – индивидов или семей – и структурируются согласно склонности этих членов к соответствующим общественным функциям: например, в обществе воров социальный ранг, а также способность влиять на правительство этого общества определялись бы ex hypothesi способностью воровать. Парето, похоже, предполагает, что эти способности, хотя они и подвержены совершенствованию или ослаблению, являются по большому счету врожденными, хотя он почти нигде не пытается это доказать. Более того, хотя способности непрерывно распределены в обществе, они приводят к формированию классов, более «высокие» из которых обладают и активно пользуются средствами подкрепления своего положения и отделения от низших слоев общества. Вследствие этого в нижнем слое общества накапливаются незаурядные способности, которым не дают подниматься выше, а в верхнем слое, аристократическом, или элитном, энергия наоборот теряется за счет бездействия, в результате чего возникает напряжение и в конечном итоге замещение правящего меньшинства другим меньшинством, состоящим из лучших элементов couches inferieures , нижних слоев. Эта циркуляция элит ( circulation des elites ), однако, не влияет на принцип правления меньшинства и никак не помогает приблизить никакое отдельно взятое общество к идеалу равенства, хотя в ходе сопутствующей ей борьбы и рождаются эгалитаристские философские доктрины и лозунги. Заставляя читателя вспомнить «Манифест коммунистической партии», Парето заявил, что история – это, по сути, процесс de la succession des aristocracies , смены одной аристократии другой (Manuel. Р. 425). Но его изложение этой части теории так кратко и оставляет такое огромное пространство для интерпретации, что я не могу быть уверен, что правильно ее понял. Впрочем, я должен был попытаться отдать ей должное, поскольку она необходима, чтобы в правильном свете увидеть его психологию общества.