Александр Немиров - Путин и Трамп. Как они поделят мир

В отличие от религиозной догмы и философской теории, политическая корректность не пытается сделать нас лучше на самом деле. Она удовлетворяется тем, что мы притворяемся – всегда и везде. Постепенно вранье прирастает, как улыбка к лицу, и мы оказываемся не добрее, а вежливее, чем были. Но цивилизация, как учил Фрейд, образует тонкий слой, который очень медленно накапливается и всегда мешает. Неудивительно, что политическая корректность молча бесит всех. Особенно когда она наступает широким фронтом и по глупому поводу, как это случилось на последней церемонии „Оскара“.

На мой-то взгляд, вина Киноакадемии состояла в том, что она лишила награды лучший фильм года – „Омерзительную восьмерку“ Тарантино. Но сами академики каялась в том, что среди номинантов не оказалось афроамериканцев. На церемонии об этом говорилось с начала до конца и еще в середине. И каждый раз я злился, так как ненавижу квоты вообще, а в искусстве – особенно. Я не верю в существование пролетарской поэзии, женской прозы и расовой эстетики, как того требует политическая корректность.

Трампу она не помеха. Только он громко и с удовольствием может назвать мексиканцев насильниками, мусульман – террористами, а женщин – суками, особенно – во время менструации.

В обычной, а не в предвыборной жизни даже не вежливость, а здравый смысл мешает нам повторить „правду“ Трампа: мексиканец может оказаться соседом, мусульманин – коллегой, женщина – женой. Но Трамп, скрывая под грубостью глупость и зная, что от него ждут скандала, повышает ставки. Это работает только в покере без потолка – когда карты можно не раскрывать до последнего момента.

– Для Трампа он наступит в Белом доме, – сказал мне один его сторонник, – и тогда выяснится, что все это понарошку. Не станет он депортировать эмигрантов, и стену с Мексикой передумает строить, и женщин он любит без числа, и мусульман не будет мочить в сортире, и НАТО не распустит, и не станет продавать японцам атомную бомбу, а с Путиным раздружится и хамить перестанет.

– Зачем же тогда за него голосовать?

– Затем, что Трамп говорит вслух то, что другие смеют сказать только про себя.

Трамп – рупор американского подсознания, которое многим не нравится, потому что оно у всех нас черно и прячется под спудом. Он потакает нашим первичным инстинктам и естественным склонностям. Но, как писали братья Стругацкие в своей мрачной книге „Гадкие лебеди“, „то, что наиболее естественно, менее всего подобает человеку“.

Возможно, нам так трудно слушать Трампа потому, что в глубине души, куда совестно заглядывать, прячется соблазн с ним согласиться.

– Послушай, – говорит бес, – разве не хочется так исправить мир, чтобы все знали свое место – и черные, и желтые, и голубые, и коричневые, и эти, эмансипированные без каблуков. Хорошо бы ислам отменить раз и навсегда. О русских больше никогда ничего не слышать. Европу бросить на произвол ее жалкой либеральной судьбы. Забрать у проклятых китайцев наши деньги и отдать их мне, тебе и Фиме, если вспомнить о Брайтон-Бич, где за Трампа – четыре пятых. Наши предпочитают простые решения и ненавидят чужих, к которым себя не относят. Эмигранты не любят приезжих: сами-то они уже здесь.

Как раз с этим связан парадокс кампании. Аналитики описали средних избирателей Трампа: малообразованные белые люди из глубокой провинции. На вопрос о своем этническом происхождении, который принято задавать в созданной эмигрантами стране, они все отвечают одинаково: не итальянцы, скажем, или ирландцы, а всегда и только американцы. Это возвышает их в своих глазах перед понаехавшими, которые захватили их страну и делят ее богатства между разноцветными меньшинствами, главный из которых Барак Обама. Собственно, само явление Трампа многие считают реваншем за первого чернокожего президента. Если победа Обамы была триумфом расового дальтонизма, то успех Трампа – расплата и откат. В этом нет ничего нового. Америка всегда раскачивалась между либералами и консерваторами, но Трамп не имеет отношения к качелям».

В России дела с демократией обстоят намного хуже, чем в Америке: у нас нет своей статуи Свободы, мы вообще не привыкли жить при демократии. Наша государственная власть не знает «сдержек и противовесов», которые помогают американской политической системе, несмотря ни на что, оставаться демократической, а наши исторические традиции подразумевают сильного и даже грозного правителя во главе государства.