Вадим Мальцев - Поколение сильных

Основанием для расстрела могла послужить любая оплошность. Однажды, в соседней деревне Грибовке, кто-то из немцев, немного говорящий по-русски, вёл разговор со старостой и задал вопрос: не партизан ли он? На это староста ответил: «Да какой я партизан! У нас в деревне все такие!» Может, он хотел этим показать, что он такой же как и все, но немец понял по-своему. В тот же день, все оставшиеся в живых мужчины Грибовки были расстреляны.

Наиболее жестоко относились к местным СС-овцы. За невыполнение любого приказа – расстрел. Если они потребовали какую вещь или, например, решили увести корову, а ты воспротивился – расстрел.

«В конце января 1942 года, – вспоминает Анна Алексеевна, – СС-овцы узнали, что в соседней деревне Ямное, находящейся в двенадцати километрах от нас, несколько жителей сотрудничают с партизанами. Позже мы получили известие, что всех мужчин этой деревни, а в основном там были старики, загнали в один из сараев и заживо сожгли».

К зиме 1941 года «непобедимая германская военная машина» дала обратный ход, получив свой первый пинок под Москвой. А ещё через какое то время линия фронта вновь приблизилась к Верхнему Студенцу.

«Наш дом был единственным в деревне двухкомнатным жилым строением, – продолжает Анна Алексеевна свою историю. – Одну из комнат, где располагалась спальня, заняли немецкий лейтенант и его денщик. Как мы потом узнали, офицер был родом из Австрии. Австрийцы не так грубо как немцы относились к местному населению, и уж куда более лучше чем финны обращались с людьми.

Однажды произошёл такой случай: была у нас через дорогу баня на три семьи. Топили её по очереди, а потом так же и мылись. В тот день очередь исполнять обязанности истопника досталась маме, и она постаралась на славу! Натопила баньку как следует и уже собиралась позвать нас, как вдруг к ней подходит староста, а с ним – солдат. Староста принялся гнать маму, так как баньку для мытья облюбовал офицер. Моей маме и в мирное время мало кто мог перечить, а тут какие-то фрицы!

«Мне никто ничего не говорил, – ответила она неосторожно, – я баню топила для себя!»

Солдат ударил маму, но она стояла на своём. Тогда её забрали в комендатуру, а вскоре мы узнали, что ей грозит расстрел. Мы втроём расплакались: «Пропала мамка!», как вдруг на порог дома выходит наш постоялец, австриец. Русского языка он не понимал, но по нашим зарёванным лицам догадался, в чём дело. Немедленно он отправился в комендатуру, и очень скоро маму отпустили.

Как-то раз произошёл даже забавный случай: были у нас в подполе небольшие запасы картошки. К весне она проросла, и мама решила её перебрать. Оборвала ростки и оставила подпол открытым, чтобы проветрить его как следует. В это время в дом вошёл денщик. Что-то он поискал в комнатах, сделал неосторожный шаг, оступился, да и провалился под пол. На его дикие вопли прибежал австриец, а мы все в страхе забились в угол – теперь нам точно крышка! Австриец посмотрел на получившуюся картину, догадался, что здесь произошло и неожиданно начал хохотать. Вдоволь насмеявшись, он прогнал денщика, а нас обижать не позволил».

Прошёл ещё один год. Летом селяне всё также трудились на колхозных полях, правда, теперь под присмотром местной полиции. Лошадей у них отобрали сразу, поэтому приходилось самим впрягаться в плуг, или использовать оставшихся коров, тех, что пока не пошли на корм оккупантам.

Когда пришла осень, часть урожая удалось припрятать. Для этого жители применили такую хитрость: на краю кладбища была выкопана большая яма, на дно которой поместили бочки, да так, чтобы их верх находился всего в нескольких сантиметрах от поверхности. Бочки доверху заполнили зерном, закупорили как следует, заложили досками и насыпали холмик. Сверху поставили обычный крест – получилось этакое подобие могилы. Зерно из этой «могилы» потом распределялось среди всех нуждающихся.

В начале зимы, в комнате австрийца прошло военное совещание. Набился полный дом офицерья, что-то долго и горячо обсуждали. Спустя какое-то время они разошлись, о чём-то яростно споря. Единственное слово, которое смогла разобрать Анна из их разговоров, было «Сталинград». Так в деревне узнали, что фронт дошёл до Волги, а под Сталинградом намечается что-то очень серьёзное.

Ранее сформированное подполье начало свою работу практически сразу, как только район был занят противником. Вылазки партизан доставляли много хлопот врагу и, в конце 1941 года, фашисты предприняли попытку разобраться с ними окончательно. Неподалёку от Верхнего Студенца, вдоль железной дороги, находилось два небольших посёлка по пятнадцать домов в каждом (Один из них Анна Алексеевна упоминает как «Борисовское», второй – «Черкессы», либо «Чёрная деревня»). Сразу за ними начинался лес, находящийся под контролем партизанского отряда. Однажды утром, оккупанты подогнали бронепоезд, и начали бить зажигательными снарядами до тех пор, пока оба населённых пункта не выгорели полностью. Оставшееся в живых мужское население потом выловили, вывезли на станцию Бетлица, где позднее всех расстреляли.