“Что такое есенинщина? Это олицетворение хулиганства, уныния, пессимизма и наркомании. Все эти качества были и у Есенина. Даровитый юноша, он прямо из деревни попадает в Петербург и здесь втягивается в кабацкую жизнь, начинает пьянствовать и развратничать… Поэт стал хулиганом. В таком состоянии встретил Есенин приход советской власти. С этого момента начинается трагедия пьяницы, который, обладая большим самолюбием, в то же время чувствует, что уже выдохся и ничего не может дать новой жизни. Новая жизнь, отбрасывающая всё гнилое, отбросила и выдохшегося поэта” (А. В. Луначарский).
“В стихах типа Клычкова и Клюева мы видим воспевание косности и рутины при охаивании всего городского, “большевистского”, словом, апологию “идиотизма деревенской жизни” (А. Безыменский).
“Любовь к природе в творчестве этих писателей — только антитеза ненависти к городу, фабрике, машине, пролетариату, а синтез — это власть кулачья” (О. Бескин).
“Поэмы “Деревня” и “Плач по Сергею Есенину” — совершенно откровенные антисоветские декларации озверелого кулака” (Л. Тимофеев).
“Социальная родина Есенина — зажиточная патриархально-старообрядческая группа крестьянства. Он не представитель крепкого кулацкого ядра, активного, бодрого, “практического”, а “блудный сын” этой группы, сын, кровно с нею связанный, физически, психологически и культурно ею вскормленный…” (Б. Розенфельд).
“Он перешагивает шаг за шагом, год за годом со своей лихой, не сдающейся кулацкой совестью по головам молодых поэтов” (Д. Петровский о Павле Васильеве).
“Все эти греко-рязанские гекзаметры насквозь насыщены кулацкой радостью накопительства” (О. Бескин о П. Радимове).
И такого рода доносами и приговорами в адрес крестьянских писателей переполнена пресса тех лет. А в 1934 году Бухарин, сделавший себе после “Злых заметок” репутацию главного идеолога партии, добился права сделать на I съезде советских писателей доклад “о современной поэзии”, естественно ещё раз прошёлся “по есенинщине”, отозвался о Есенине как о “поборнике кнутобойства” и объявил всему многонациональному съезду писателей, что “русские до 1917 года были нацией обломовых”.
Однако то, что Евтушенко обратился с письмом к Горбачёву о необходимости “в первую очередь” реабилитировать “любимца партии” Бухарина, неудивительно. Основная мысль этого письма у него, чья родня была в рядах революционной элиты, заключена в словах: “.мы как наследники революции.”. Но эту революцию делали не только его два деда, её делали Троцкий и Тухачевский, Свердлов и Радек, Бела Кун и Розалия Землячка… Так что можно понять, почему Евгений Александрович написал стихи, воспевающие Иону Якира, и призвал власть и общество поставить ему памятник. В те же годы (1989) были опубликованы документы о том, что Якир, входивший в комиссию по решению судьбы Бухарина и Рыкова, проголосовал за расстрел Бухарина. Более того, Сталин предложил доследовать дело Бухарина, а потом решить вопрос о его судьбе, но Якир ещё раз проголосовал за незамедлительный суд и расстрел, не понимая, что следующим на месте “любимца партии” окажется он. Вспоминаю, как в Архангельске сестра Алексея Ганина Мария трясущейся старушечьей рукой протянула мне пожелтевшую от времени газетную вырезку, которую она хранила как зеницу ока:
“Военный трибунал МВО 12 октября 1966 года.
Дело по обвинению Ганина А. А. 1893 года рождения, арестованного 2 ноября 1924 года, пересмотрено военным трибуналом Московского военного округа 6 октября 1966 года. Постановление от 27 марта 1925 года в отношении Ганина А. А. отменено и дело о нём прекращено за отсутствием в его действиях состава преступления. Ганин А. А. реабилитирован посмертно.
Зам. председателя военного трибунала МВО, полковник юстиции И. Баурин”.
Перечитываю текст и сокрушаюсь: почему советская власть реабилитировала поэта, а Евгений Евтушенко отказал ему в реабилитации и как продолжатель идей Бухарина не воскресил имя Ганина в своей “Антологии”?.. А ведь с какой страстью он рассказывал о восстановлении исторической справедливости:
“…и возникла мысль составить эту антологию, собрать воедино все кусочки русского национального духа, чьё лучшее воплощение — наша поэзия. Собрать её по обломкам, по крупицам, по крошкам, зашвырнутым ветрами истории в сибирские лагеря, в дома престарелых во Франции, в семейные архивы, в следственные дела КГБ.
У нашего народа на семьдесят лет отобрали историю его собственной поэзии, лишив его возможности читать тех поэтов, которые эмигрировали или были перемолоты гигантскими челюстями ГУЛага”.
Читать дальше