Станислав Куняев - К предательству таинственная страсть...

Так что наши “шестидесятники” из “Знамени” и прочих СМИ рискуют своей репутацией, когда вспоминают о “великолепной семёрке” на Красной площади или о “великолепной четвёрке” из Храма Христа Спасителя и Зоологического музея.

“Танки на Вацлавской площади, ненависть чехов, отчаянные выкрики, как плевки в лицо оккупантам, небезобидные стычки, огонь, стрельба… И очень ровно, как кордебалет Большого, стояли танки, танки, танки, и им не было конца… ”

(Из воспоминаний Натальи Зимяниной, дочери секретаря ЦК КПСС Зимянина, сотрудницы издававшегося в Праге журнала “Проблемы мира и социализма”, где вместе с ней работали лидеры “шестидесятничества” и будущие “творяне” перестройки Юрий Карякин, Мераб Мамардашвили, Ирина Зорина, Кирилл Хенкин, Владимир Лукин и др.).

“Летом 1967 года мы все (я имею в виду нашу большую ленинградскомосковскую компанию) очень внимательно следили и по нашим газетам, и, естественно, по всем доступным “вражеским” голосам за так называемой “Пражской весной” и невероятно радовались и переживали за чехов”. (Из воспоминаний киноактёра Л. Прыгунова).

А теперь нам остаётся поглядеть и оценить чехословацкие события августа 1968 года в контексте большого или, как его называл Осип Мандельштам, “крупнозернистого времени”.

29 сентября 1938 года в Мюнхене западные демократии сдали Чехословакию Гитлеру. Утром 30 сентября президент Бенеш получил из Берлина ультиматум о том, что в течение 10 суток Судетская область должна перейти под власть Германского рейха. Чехи не стали ждать десять дней, посовещались полтора часа, и премьер-министр республики Ян Суровы сообщил Берлину и гражданам своей страны, что ультиматум принят. Во время полуторачасового обсуждения германской ноты министр иностранных дел чешского правительства Камилл Крафта заявил своей политической и военной элите:

“Теоретически ультиматум можно отвергнуть. За этим последует война, в которой никто нас не спасёт”.

Когда немецкие войска вошли в Чехословакию, многотысячные толпы народа приветствовали их во всех городах и весях, в том числе и в Праге, где дед и тёзка будущего президента нашей эпохи крупный коммерсант Вацлав Гавел приветствовал гитлеровцев с балкона своего, как сказали бы сейчас, супермаркета… Вот так Чехословакия в марте 1939 года стала протекторатом великой Германии, и в июле 1941 годапрезидент протектората чех Эмиль Гаха обнародовал послание гражданам, в котором говорилось:

“Для того чтобы чешский народ принял участие в великой борьбе немецкого народа и внёс свой вклад в дело его победы, ему были определены задачи, особенно в области снабжения и вооружения… Военный взнос в 5 миллиардов крон был нами сделан ввиду того, что чешский народ непосредственно не участвует в войне”.

Откупились. И на эти 5 миллиардов крон началась работа “чешского народа” “в области снабжения и вооружения” гитлеровского вермахта. 122 чешских военных завода, 12 000 средних и мелких предприятий, два с половиной миллиона самых квалифицированных в Европе рабочих и технических специалистов, начиная с 1939-го и по 1945 год ковали мощь вермахта, снабжая гитлеровскую армаду танками, самоходными орудиями, грузовиками, пушками, автоматами, винтовками, револьверами, снарядами, патронами…

Гитлеровские офицеры, получив отпуска с фронта, стремились именно в Чехословакию, которая предоставляла им все возможности для восстановления сил и здоровья, потраченных на Восточном фронте, о чём знаменитая киноактриса Ольга Чехова писала в своих воспоминаниях: “Злата Прага не утратила своего блеска; и в гастрономическом отношении она предлагает удовольствия, которых в рейхе для простых смертных уже давно не существует. Короче: Прага — отдых от войны”. Даже в Париже, где для гитлеровской офицерни пели в ресторанах Ив Монтан и Эдит Пиаф и которых обслуживали проститутки и многие честные женщины Парижа, не было столь комфортных условий для отдыха оккупантов. Всё-таки во Франции какое-то, хотя и жалкое, сопротивление было. А в Чехословакии не было ничего опасного — ни сопротивления, ни партизан — сплошной комфорт…

Марина Цветаева, прожившая в Чехословакии после эмиграции из России более десяти лет и переехавшая в 30-е годы во Францию, писала во время Мюнхенского предательства возвышенные стихи о приютившем её славянском народе: