Ева Меркачёва - Тесак, Фургал и другие. «Странные» смерти, дела и быт в российских тюрьмах

«Владимирский централ» сам по себе будто мост сквозь времена. Вот идешь по брусчатке двора, и ты словно в недавнем XX веке, а поворачиваешь за угол — там ждет тебя век XVIII. В старинных, нетронутых ремонтом и реставрацией коридорах одного корпуса можно фильмы снимать про царскую Россию, а в другом корпусе все новехонькое и камеры по европейским стандартам.

— Фотографируйте вот эти, а те не надо, — как бы ненароком давали указания полковники местного УФСИН. И даже попытались заставить нас удалить снимки, где видны огромные трещины на потолке или разрушенный временем пол. Они и сами не понимают, что сохранявшиеся в первозданном виде камеры двухвековой выдержки — это едва ли не главная ценность «Владимирского централа».

В старых корпусах любопытные двери камер — они узкие, дубовые, открываются с характерным скрипом. Что внутри? Железный стол, прикрученные к полу нары и шкафчик. Так все было столетия назад. Тюрьма никогда не спешила меняться, словно хотела заморозить память тех лет, когда принимала у себя поистине поразительных узников.

Вот в этой камере, к примеру, сидели трое великих людей эпохи, каждый из которых был приговорен к 25 годам: писатель Даниил Андреев, историк Лев Раков, академик Василий Парин. По соседству с ними жил в своей крохотной камере депутат еще той, дореволюционной Госдумы Шульгин. А в конце коридора были «апартаменты» князя Петра Долгорукова. Все пятеро оказались во «Владимирском централе» примерно в одно и то же время — в конце 1950-х.

Коридоры Владимирского централа

Писатель, философ Даниил Андреев попал сюда за вольнодумство и свои книги (особое совещание МГБ постановило их уничтожить). Во «Владимирском централе» Андреев начал писать свое самое знаменитое произведение «Роза мира». От уничтожения рукопись спас начальник тюрьмы Давид Крот.

— Жена Даниила Андреева Алла сама рассказывала, как это произошло, — воспоминает Закурдаев. — Она приезжала относительно недавно в тюрьму. Так вот, по ее словам, Андрееву при освобождении запретили брать любые бумаги, которые он исписал в тюрьме. Он спрятал рукописи в мешке с одеждой. А Крот (он догадывался об этом) распорядился выдать мешок без всякой проверки. К слову, начальники тюрьмы до недавнего времени жили прямо в тюрьме (квартирка располагалась прямо за кабинетом).

Ученый секретарь Эрмитажа Лев Раков получил срок за создание Музея блокады, который рассказывал о жизни осажденного Ленинграда. Арестовавшие его сотрудники спецслужб докладывали наверх: «В экспозиции не отражена роль товарища Сталина в борьбе с фашизмом». Кстати, еще до войны Ракова арестовывали по подозрению в участии в «меньшевистской террористической организации», но тогда за него заступилась перед Берией военная прокуратура, заявив, цитирую, «обвинение необоснованное, следственное дело просим прекратить». В тюрьме ходит байка, что Раков был настолько остроумным, что от одного его слова все надзиратели хватались за животы. Так это или нет, но Раков вместе с Андреевым и Париным придумали и написали шуточные биографии воображаемых знаменитых деятелей.

Академик Василий Парин не уступал ему ни в юморе, ни в человеколюбии. Он попал во «Владимирский централ» сразу по возвращении из заграничной командировки (обвинили в шпионаже в пользу США за то, что он рассказал американским ученым о создании в СССР противораковой вакцины). В тюрьме он часто вспоминал, как его вызвал в кабинет Сталин, как сказал роковую фразу: «Я ему не доверяю». Генсека не остановили былые заслуги Парина — под его руководством в военные годы был создан заменитель крови, спасший жизни многим солдатам. А Парин в одночасье весь поседел. Таким его все и запомнили в тюрьме: молодым, улыбающимся, но с абсолютно белыми волосами.

Князь Долгорукий, арестованный контрразведкой «Смерш» в Праге в 1946 году, был признан врагом народа, виновным в организации антисоветской деятельности.

— Когда его привезли во «Владимирский централ», ему уже было 80 лет и он, по меддокументам, страдал старческой дряхлостью, — говорит Миронов. — Но при этом обладал ясным умом, писал за решеткой мемуары. Уже когда срок заключения князя закончился, его никто не забирал. Родственники жили за границей, им было не до него. В приют его не взяли из-за его возраста. Так что он скончался, будучи вольным человеком, в опостылевшей ему тюрьме. А спустя 40 лет был посмертно полностью реабилитирован Генпрокуратурой России.