Денис Сдвижков - Знайки и их друзья. Сравнительная история русской интеллигенции [litres]

Белинский (в «Современнике», 1848) четко обозначает социальные границы современности теми, кто владеет языком отвлеченных временн ы х понятий: «Простолюдины не понимают многих чисто русских слов, которых смысл вне тесного круга их обычных житейских понятий, например: событие, современность… » Итак, жить в современности , понимаем мы, – это социальная привилегия образованных и отличительная особенность их коллективного самосознания. Здесь все так же проживает надежда Просвещения, вера в прогресс и «светлое предчувствие будущего»: «К нему, этому будущему, устремим все наши помыслы! – призывают нас под носом николаевских цензоров, в самой середине застоя в 1843 году. – Да проникнутся сердца наши верованием в великий и мудрый закон прогресса. Золотой век, который слепое предание отыскивало в прошедшем – впереди нас».

И – вот оно будущее, наступило. Время двинулось и пошло, страна на пороге перемен. Цензура спохватывается и запрещает употреблять в печати слово прогресс, но опоздали-с. «Удивительное время. Господи! Чего нельзя сделать этой весенней оттепелью после николаевской зимы! – мечется в Лондоне Герцен в 1857 году. – Не есть ли это торжественное вступление в будущий возраст наш?»

Но первыми подснежниками оттепели вылезают люди с эпитетами передовые, новые, особенные , которые норовят сменить памятных по школьным сочинениям лишних людей . Герцен с тревогой чувствует, как вместе с дворянскими идеалистами может сам оказаться в списанном прошлом, и протестует: «Тип того времени (1820‐х годов. – Д. С. ), один из великолепнейших типов новой истории, – это декабрист, а не Онегин». Так прежде всего благодаря Герцену русская интеллигенция обретает важный позитивный элемент своей будущей исторической памяти из прошлого. «Государственные преступники, сосланные по делу 14 декабря», становятся теми, кого мы под этим именем знаем, постепенно. Отдельные упоминания слова декабристы встречаются в частной переписке и записях николаевского времени, неофициально тогда же так начинают именовать ссыльнокаторжных в самой Сибири. Но первое печатное упоминание термина – и рядом со словом интеллигенция – на французском языке встречается в «Развитии революционных идей в России» Герцена (1851). Да и затем, после амнистии при восшествии на престол Александра II, львиная доля упоминаний и материалов о декабристах также принадлежит неподцензурному перу «разбуженного» ими Искандера. Скажем тут, наконец, что для определения смыслов в истории русской интеллигенции именно Герцен, а не Пушкин – несомненный претендент на «наше всё».

Но потребность в альтернативной исторической традиции приходит позже. Пока образованный человек новой послереформенной России воплощает прежде всего идею развития личности, перенесенную на социальную реальность вокруг себя. Как формулирует Петр Лавров в «Исторических письмах» (1868–1869): «Развитие личности в физическом, умственном и нравственном отношении; воплощение в общественных формах истины и справедливости – вот краткая формула, обнимающая, как мне кажется, все, что можно считать прогрессом». Передовой и прогрессивный становятся синонимами образованного и просвещенного, поскольку главным фактором прогресса служит интеллект, или, в тогдашних терминах, ум . И наоборот, то, что одним из главных врагов классической интеллигенции затем становится пошлость , хорошо иллюстрирует интеллигентский «прогрессизм». Вместо допетровского и народного значений «прошлый», «исконный», «обыкновенный» понятие в языке образованной элиты приобретает смысл «тривияльный, постыло-обычный», набирает эмоциональность и экспрессивность, обрастает производными типа пошляк , становится могучим собирательным. Пошлость , таким образом, – антоним к ключевым понятиям модерна, потому что в ней есть только «пространство опыта», но нет «горизонта ожидания».

Пошлость противопоставлялась не народному языку и служила отнюдь не обличению невежества масс. «Ее не знают, к счастью, только… Кто же? / Конечно – дети, звери и народ»: Саша Черный воспроизводит в 1910 году стереотипы Просвещения о невинном незнании дикарей и пагубности (недо)знания. Рассудочность, золотая середина несокрушимого здравого смысла – вот, вот где зло, господа. В этой связи пошлость попадает в непременную связку с мещанством , о котором мы еще поговорим.