Игорь Ротарь - Записки странствующего журналиста. От Донбасса до Амазонки

Есть выражение «мечта антисемита» — про жалкого, трусливого и в то же время подловатого еврея; в пику ему Женю можно было назвать «кошмаром антисемита». Гренадерского роста, обладающий богатырской силой и прославившийся своей храбростью и удалью Евгений просто перечеркивал антисемитские представления о «типичных» евреях.

Кстати, к своему еврейству Женя относился спокойно. Он его не стеснялся и даже мог появиться на занятиях с могендовидом на шее, но все же сионистом он не был. Советскую власть он ненавидел всей душой, но был скорее прозападным диссидентом, чем еврейским националистом.

Женя, кстати, тогда поведал мне, что за антисоветскую деятельность уже отмотал срок. На зоне, как он утверждал, ему даже понравилось, а распитие чифиря у костра он вспоминал очень часто. Если честно, я тогда ему не поверил, так как считал, что после тюрьмы за политическую деятельность в институт не принимают, но, как выяснилось, я ошибался.

Так или иначе, тюрьма «не исправила» Ройзмана, и распространением самиздатовской литературы среди свердловских студентов он занимался очень активно. Именно в Свердловске благодаря знакомству с будущим мэром Екатеринбурга я сумел прочесть те запрещенные книги, которые не мог достать в столице.

Но чистой политикой Евгений тогда интересовался несильно, а больше читал не издаваемых в СССР поэтов. Стихи Женя писал и сам — и даже создал несколько поэтических объединений среди свердловских студентов. Я показал его творчество московским знатокам, и они заверили меня, что это настоящий поэт и, к тому же, «человек с большой страстной душой».

Кстати, в «страстную душу» Ройзмана были влюблены почти все студентки свердловского истфака. От одной из них у Евгения родился ребенок. Жениться на ней Евгений не хотел, но жил с ней в одной квартире. «Женщин много, но своего ребенка я никогда не оставлю и буду жить с ним, даже если не люблю женщину, которого его родила», — поведал мне будущий глава Екатеринбурга.

Сейчас, спустя тридцать лет, уже трудно вспомнить какие-то детали биографии будущего политика. Но, например, когда Ройзмана обвиняют в «уголовщине», у меня есть на это четкое объяснение.

Нужно помнить, что и в советское время Свердловск был достаточно криминальным городом, хотя преступники здесь были тогда еще не крупными бандитами, а обыкновенной шпаной. В таком городе хорошо было уметь драться и постоять за себя.

Ройзман, который до студенчества и в тюрьме успел посидеть, и на заводах поработать, драться умел профессионально, и городская шпана его действительно знала и уважала. И не вина будущего мэра Екатеринбурга, что сегодня многие из этих городских хулиганов стали крупными бандитами.

Ройзману действительно была свойственна любовь к некоему «силовому решению вопросов». Так, при мне он чуть не полез в драку с машинистом, не подождавшим девушек, опаздываюших на электричку. Но, скорее такое поведение было лишь юношеским максимализмом, помноженным на обостренное чувство справедливости. Свидетельствую, что обидеть слабого Ройзман не мог в принципе.

Те, кто знают меня, могут засвидетельствовать, что я редко описываю людей исключительно в положительных тонах. Но о Ройзмане мне действительно очень трудно вспомнить хоть что-то плохое.

А вот, все-таки вспомнил одну историю. Евгений, чтобы стать столичным жителем, планировал жениться на москвичке и даже попросил меня познакомить его с какой-нибудь девушкой из моего города. Девушку я ему нашел, но Жене она не понравилась. А если бы я искал получше?! Может, Ройзман стал бы москвичом и не был бы избран мэром Екатеринбурга?!

В 1990 году я поехал во что-то типа свадебного путешествия в Болгарию. Ехали мы на поезде и по пути сошли в Бухаресте, где лишь недавно произошла революция.

Да, такой заграницы мы не ожидали. «Революционные» граффити на стенах, пустые магазины, очереди возле столовых с бедным рационом — рестораны нам так и не попались. Люди были плохо одеты и не слишком вежливы. Толпы цыган почти в открытую пытались обворовать прохожих.

В чем-то, в первую очередь — хамоватой развязностью людей, Румыния мне напомнила поздний агонизирующий СССР. Позже похожую атмосферу я наблюдал и в Албании.

Впрочем, не все в Румынии было плохо. Так, мы познакомились со студентами, дежурящими около машины с открытым окном.

— Иностранцы забыли окно закрыть. Цыгане машину обворуют, а все будут думать, что это румыны сделали, — объяснили нам молодые люди. Увы, беседа со студентами оказалась единственным положительным воспоминанием.