Виктор Анпилов - Наша борьба

В октябре 1991 года партийная номенклатура еще пряталась по щелям, а мы уже вовсю готовились к манифестации 7 ноября. Массовым тиражом до 100 тысяч экземпляров были выпушены две листовки, которые призывали коммунистов и трудящихся города выйти на улицы Москвы, вопреки запрету на проведение шествия, который издал мэр Москвы Гавриил Попов. Интерес москвичей к той манифестации был огромен. Наши листовки буквально рвали из рук. Еще бы! Впервые, после 70 лет Советской власти, листовки звали не подчиняться властям и выйти на улицы. По нашим оценкам, на улицы Москвы 7 ноября могло выйти до 50 тысяч человек. Московские власти вынуждены были снять запрет и разрешили проведение манифестации по запутанном маршруту через Москворечье, до Красной площади, не далее. За день до манифестации, 6 ноября, Ельцин, в надежде запугать нас, издает свой указ о запрете деятельности КПСС и КП РСФС. На следующий день под Красное Знамя стало не меньше 100 тысяч человек.

7 ноября 1991 года в неравной борьбе с предателями Советской власти, пресмыкающимися перед иностранным капиталом, родилась массовая общественно-политическая организация с гордым именем «Трудовая Россия»

Когда мощная, решительная колонна «Трудовой России» взошла на Москворецкий мост, все увидели, как милиция спешно убирает барьеры, ограждающие вход на Красную площадь. Ничто и никто – ни мэры, ни президенты - не смогли бы остановить нас. Путь на Красную площадь был открыт! Ликование охватило колонны. Участники манифестации обнимались, кричали «Ура!», десятки тысяч душ выдохнули в едином порыве: «Ленин! Сталин! Социализм!».

В этот момент ко мне подбежали офицеры из Комендатуры Кремля: «Виктор Иванович, вы откуда будете выступать с Мавзолея или прямо с площади?». Подниматься на трибуну Мавзолея было неловко: реальной власти у нас нет, а от великого до смешного – всегда один шаг. Посовещавшись с организаторами, членами Совета рабочих Москвы, решили открыть митинг безо всяких трибун, с брусчатки Красной площади. Необычно волнующе прозвучали куранты Кремля, и наши первые слова, звучали как клятва верности тем, кто, не щадя жизни, боролся за Советскую власть и отстоял ее в первой смертельной схватке человечества с мировым злом – фашизмом. Выступив сам, я слушал товарищей, повторяя про себя слова поэта, обращенные к борцам, захороненным под Красным Знаменем у Кремлевской стены: «Тише! Товарищи, спите! Кто ваш покой отберет?! Встанем, штыки ощетинивши, с первым приказом: вперед!»

В тот день, пусть и не столь многочисленные, как в Москве, манифестации трудящихся состоялись во Владивостоке, Тюмени, Ленинграде... Организованно, с революционной статью прошла в тот день манифестация в Краснодаре, где коммунистов и сочувствующих вывел на улицы Виктор Даньяров, пассионарный трибун, по убеждению и страсти вселявший в каждого, кто его слышал, непоколебимую веру в торжество нашего дела. Даже после смерти, такие как Виктор Даньяров остаются в рядах «Трудовой России».

После ноябрьской манифестации в Москве очнулась армия. В армейских кругах все чаще и настойчивее требовали ответа на вопрос, что происходит с территориальной целостностью страны, с какой целью и почему высшее политическое руководство страны соревнуется, кто быстрее и больше сделает Западу односторонних уступок: Горбачев или Ельцин?..

В конце ноября 1991 года в кремлевском Дворце съездов состоялось Всеармейское совещание офицеров, от которого многое ждали. «Трудовая Россия», как могла, подготовилась к встрече офицеров, прибывающих со всех концов Союза. По обе стороны главной дорожки Александровского садика, начиная от Могилы Неизвестного солдата до Кутафьей башни Кремля, выстроились наши сторонники: ветераны войны и труда, рабочие. Получился своего рода народный «почетный караул». Люди держали в руках Государственные флаги СССР, флаги родов Вооруженных Сил и Военно-морского Флота СССР. Когда участники совещания подошли от гостиницы «Москва» к нашим рядам, небольшой духовой оркестр «Трудовой России» грянул «Прощание славянки». Офицеры сжимали кулаки, в наших рядах заплакал кто-то из женщин...

Мы прошли в зал вместе с народным депутатом СССР Вавилом Петровичем Носовым. Огромный зал Дворца съездов переполнен. Почти автоматически замечаю, что младших офицеров в зале практически нет: все больше генералы, адмиралы, полковники... Плохой знак! В президиуме – теперь уже последний Министр обороны СССР Маршал авиации Шапошников. Рядом, в новенькой генеральской форме Столяров. Помните? Борец за «общечеловеческие интересы», избранный председателем Центральной контрольной комиссии ЦК КП РСФСР, и ни словом не обмолвившийся по поводу указа Ельцина о запрете деятельности КПСС и КП РСФСР. Столяров молчал как вяленая рыба, за что и получил генеральские погоны. В президиуме появились Ельцин и Назарбаев. Никто не встал, никаких аплодисментов не слышно. Хороший знак! В своем выступлении Ельцин не сказал тогда ничего конкретного о дальнейшей судьбе армии. Он даже чем-то стал похож на Горбачева, только «под мухой» ли после сильного «бодуна». Выступление Назарбаева было более прагматичным, он высказался за сохранение единых Вооруженных Сил и явно дал понять, что Казахстан выступает против расторжения Союзного договора, да еще за спиной Казахстана... Видимо Назарбаев знал о готовящемся сговоре «демократических славян» в Беловежской пуще. Развернувшиеся на Всеармейском совещании прения вращались «вокруг да около» главного вопроса: быть или не быть СССР. Депутат Носов начал выталкивать меня к микрофонам в зале. Прошу слова от микрофона. Шапошников и Столяров делают вид, что не замечают. Сидевший рядом со мной генерал вдруг крикнул: «Анпилов, вперед!» Это был приказ, и я двинул к главной трибуне Дворца съездов. Представился депутатом Моссовета, капитаном запаса, успел сказать несколько фраз: «Товарищи офицеры и генералы! Как военные люди, вы не могли сегодня не заметить, что над Кремлем подняты два знамени. Одно, с серпом и молотом, символизирует единство армии и народа, готовность солдата защищать социалистическое отечество до последней капли крови, это символ нашей Победы. Другое, трехцветное, символ неминуемого поражения офицеров, выступающих против своего народа. Трехцветный флаг - символ измены Военной присяге во время боевых действий, совершенной генералом Власовым. Товарищи офицеры, сегодня, не покидая этого зала, вы должны сделать выбор...» Больше я ни чего не успел сказать офицерам: Шапошников отключил у меня микрофон. Какое-то время я еще продолжал говорить, не понимая, что в зале меня уже не слышат. Шапошников сделал знак, к трибуне подошел блестящий офицер в морской форме и прошептал: «Вас никто не слышит!». Обернулся в президиум – глазами высушенной воблы на меня смотрел генерал Столяров... С горечи бессилия, я покинул зал заседаний Всеармейского совещания офицеров, а там пошла рубка. За пособничество развалу Вооруженных Сил СССР выступавшие требовали привлечь к трибуналу Верховного Главнокомандующего Горбачева, а заодно спросить и с Ельцина, куда он тащит страну. Маршал Шапошников вертелся как уж на сковороде, защищая то одного, то другого. Наконец, один из выступавших предложил подать в отставку самому Шапошникову. «Я и сам уйду!» - заявил Маршал и направился к выходу. Какой хороший был знак! Увы!.. Наперерез Маршалу мой оставшийся в одиночестве друг, народный депутат СССР Носов: «Куда?!! - заревел по простоте души северного крестьянина Вавил, - Так каждый из нас бросит порученное дело, и что со страной будет! Мы маршалами бросаться не будем. Назад!» И Шапошников, прислушавшись к «голосу народа», вернулся на свое кресло Министра обороны СССР. Впрочем, сидеть ему там оставалось недолго. Позже совместная борьбы выявила истоки крестьянской непоследовательности моего друга Вавила Петровича Носова. В июне 1992 года, во время акции «Осада империи лжи» в Останкино, он был жестоко избит дубинками ОМОНа. После, сидя у меня дома, Вавил, постанывая, ощупывал свои раны и приговаривал: «Это мне голову разбили за то, что я голосовал за Горбачева, а этот синяк на плече – за Ельцина!»...