Марина Характерова - Кумиры. Беседы с замечательными людьми

– Расскажу вам одну историю, которая случилась с Растроповичем. Однажды хозяин отеля обратился к нему с просьбой: для поддержания престижа заведения сыграть хотя бы одну пьесу для гостей в ресторане. При этом хозяин пообещал музыканту очень большие деньги. Растропович, как вы понимаете, ни в какую: «Да вы с ума сошли! Они будут есть своих устриц, а я им Чайковского играть! Ни за что!» Не знаю, как уж уговаривали маэстро, но в конце концов тот согласился, причем без денег. Когда он начал играть, все в ресторане положили вилки и ложки. Сыграл одну пьесу – полное молчание. Сыграл еще – почувствовал дыхание. Еще! В результате минут 40 он играл. Никто ни к чему не прикасался. Все слушали. Потом устроили ему огромную овацию. Так что, если хорошо и по-настоящему, то можно играть где угодно.

– Вы слывете революционным человеком, оставившим след во многих театрах. Но случается конфликт с режиссером, и вы хлопаете дверью. Не боитесь, что в новом театре опять что-то может произойти?

– Я конфликтный человек, но увлекающийся. Вы зря думаете, что я всегда ругаюсь с режиссерами. К примеру, с Товстоноговым-младшим в театре Станиславского в какой-то момент я перешел на эпистолярный жанр: не мог с ним разговаривать – писал письма. Иногда мне все равно: просто делаю, что велят и все. Пока это меня увлекает, я работаю с удовольствием и отдаю себя всего.

– А почему вы ушли из театра на Перовской? Вы ведь активно играли там и были на положении мэтра!

– Можно сказать, что я ушел на пенсию, – подошел возраст. Мне захотелось сменить род деятельности: делать что-то своими руками. Дело в том, что я всю жизнь с удовольствием работаю с любым материалом – деревом, костью, камнем. В то время меня звал к себе один мой друг реставратор-мебельщик в помощники. Но, к сожалению, не получилось.

– Откуда такие таланты?

– Это еще не все. Я давно собираю музыкальные инструменты. Первые инструменты я нашел на помойке. Помойки я очень люблю – там можно найти много ценных вещей. К примеру, уникальный французский кларнет я собрал из нескольких колен, выброшенных театром, как старый ненужный реквизит. Я его собрал, купил ноты, стал заниматься и даже достиг некоторых успехов, потом задействовав его для работы в нескольких спектаклях. На помойке я подобрал скрипку одной солидной фирмы. Кроме гитар, разных барабанов, которые я отовсюду вожу, у меня есть две трубы, два саксофона, два кларнета, два пионерских горна, габой. Каждый инструмент у меня в ходу – использую в спектаклях.

– Так вы еще и музыкант!

– Музыку люблю с детства. Мы жили втроем – мама, тетка и я. Моя тетушка страстно любила оперу, особенно Верди. Когда по радиотарелке передавали «Травиату», мы все ходили на цыпочках, – тетка слушала музыку. И каждый раз, когда умирала Виолетта, тетка рыдала. Она плакала по своей несостоявшейся судьбе. А я, глядя на нее, со вниманием все это слушал. Потом мама водила меня в оперную студию консерватории. Я ужасно плакал, когда Ленского убивали и снежок падал ему на лицо. Особенно меня захватил оркестр в яме. Я подбегал во время антракта и смотрел на эти трубы, кларнеты, фоготы, литавры. Я родился в доме артиллеристской академии, где преподавал мой отец. Жизнь была достаточно тяжелой, и, чтобы ее немножечко подсластить, нам время от времени привозили на грузовике оркестр, который играл разные марши, вальсы. Вот тогда я и решил, что буду играть на большой медной трубе. Тяга к музыке осталась до сих пор.

– Жалеете, что не стали музыкантом?

– Я всю жизнь жалел, что не стал музыкантом. Я бы получал гораздо большее удовлетворение, сидя за третьим пультом какого-нибудь оркестра со своим кларнетом. Там, в оркестре, у каждого свой инструмент. И контрабас не лезет в партию первой скрипки. Ни один порядочный музыкант не позволит себе сократить или добавить что-либо, к примеру, к Брамсу. В театре все совсем по-другому. Театр более конкретен, более привязан к современности. Поэтому и идет разухабистый поток вульгарности и пошлости, невероятной сублимации самовыражения, – это я придумал. Музыка этого не позволяет. Так что, заканчивая свою театральную карьеру, должен признать, что никакого учения я не создал, Лазаря не воскресил. И отношусь к этому спокойно, потому что всю жизнь мечтал быть музыкантом.

– Вы играли в антрепризе «Борис Годунов» в постановке Деклана Доннеллана. Насколько, на ваш взгляд, ирландскому режиссеру удалось постичь творение Пушкина?