Вячеслав Огрызко - Библиотечка «Красной звезды» № 11 (515) - Помнить, откуда родом

Интересно, что параллельно с этим спектаклем на наших экранах, шла и картина режиссера Юрия Кара по мотивам той же повести. И эта «конкуренция» не помешала Театру имени Ленсовета. А в него нынче уже стали ходить специально «на Соловей». Пять сезонов назад, войдя из кино в театр, она органично вписалась в коллектив, в репертуар. И сейчас интересно работает в спектаклях, созвучных жгучим вопросам современности: «Победительница» (по А. Арбузову), «Земля обетованная» (по С. Моэму).

— Но зритель все же больше знает вас по кино?

— Вполне естественно: на экране я впервые появилась более двадцати лет назад. «Немой» фильм «В горах мое сердце» был как бы наметками позднейшей картины Никиты Михалкова «Раба любви», завоевавшей известность.

— Сразу вспоминаю финальные сцены, как вы, актриса раннего синематографа Ольга Вознесенская, едете в желтом трамвае, а за вами гонятся белоказаки. С саблями, с гиканьем… И ваша героиня — такая растерянная, вдруг, видимо, осознавшая: фальшиво все, что снималось в том суетливом киноателье. А жизнь — вот она, с ее суровой борьбой революции и контрреволюции…

— Ну, возможно, вы несколько прибавляете мне «очков». Я, если обобщать, в кино играю… Ого, какой у меня появился тон маститого товарища, а? Так вот: к своим персонажам стремлюсь никогда не относиться лишь как к социальному типу. У меня нет желания указывать перстом: смотрите, подобным образом себя вести нельзя! Мне постоянно интересен человек, его характер.

А вы, уважаемый читатель, помните, какой, например, характер создан Е. Соловей в кинокомедии «Семь невест ефрейтора Збруева», который списался во время службы сразу с семью незнакомыми девушками? Одна из них, медсестра Риммочка, сначала понравилась бравому ефрейтору: хозяйственная, чистоплотная. Да потом оказалось, что она мещанка до последней косточки, социально ограниченное существо, способное обратить в бегство даже самых бравых воинов.

Вместе с Еленой Яковлевной вспоминаем другие ее работы, связанные с темой армии, флота. До сих пор живое впечатление сохранилось у меня от сыгранной ею роли в фильме «И был вечер, и было утро» — экранизации драмы Лавренева «Разлом». Помните: военморы кануна октября 1917 года; крейсер «Заря», (явно подразумевается «Аврора») готов примкнуть к революционным силам. В доме командира корабля — сумятица, назревает контрреволюционный заговор. А по комнатам порхает этакий «мотылек» — хорошенькая, смешливая, постоянно напевающая пустую песенку Ксения — Е. Соловей. Только в последнюю минуту до нее внезапно доходит: а ведь надо выбрать себе путь, оборвать порхающий по жизни «полет», пока не поздно.

— Мы с вами уходим в историю. Впрочем, все сейчас о ней думают. Не знаю, удастся ли мне сыграть женщину времен революции, гражданской. Но мысли невольно обращаются к той бурной, сложной эпохе. Кто-то из моих коллег должен же сыграть и Тухачевского, и Блюхера — столько у нас сейчас, в пору гласности, вновь по праву звучит имен советских военачальников! А рядом с ними делили трудности их жены. Вдруг среди подобных ролей сыщется интересная и для вашей сегодняшней собеседницы?

Честно признаюсь: любовался актрисой в минуты нашего разговора, как любуюсь ею в кинокадрах. Кого из нас не радовала ее женственность, актерское умение «подать» себя, которые при этом не мешают прочертить сквозную линию раскрываемого на экране образа. Каких разных, но воистину русских, «нашенских» женщин классического плана показала нам Соловей в экранизациях по произведениям Тургенева («Накануне»), Гончарова («Обрыв» и «Обломов»), Горького («Егор Булычов и другие», «Враги»).

— Современниц в вашем творческом багаже тоже достаточно. Взять хотя бы «Блондинку за углом», «Вам и не снилось», «Карантин»… Все отмечено удачей.

— Знаете, мне очень везло на режиссеров. Это и уже упомянутый Никита Михалков, и другие, дававшие хороший нравственный заряд.

— Ну, а теперь — все в прошлом, стали театральной актрисой, прощай, кино?

— Нет, по-прежнему здравствуй: с кино я надеюсь, как бы не сглазить, долго не расставаться. Вернее, собираюсь работать на два «фронта». В театре ведь… Там выходишь сегодня к зрителю, что-то в себе не понравилось — в следующий вечер чуточку выравниваешь… А кино — вспышка, удар, мгновение. Всего себя надо вложить в каждый дубль, потому что он, возможно, последний. Вот крикнул режиссер из полумрака, из-за съемочной камеры: «Все! Сняли!» А потом сели в просмотровом зале — и… Эх, здесь бы малость не так сыграть! Да поздно, поезд ушел, нужно было раньше себя подправлять, критиковать. Думается, с таким ощущением должны работать не только в кино, как вы считаете?