Василий Розанов - Юдаизм. Сахарна

В русском тексте перевода, по обыкновению, недоумение переводчиков и вставка: «беру не для удовлетворения похоти, но по-истине как жену»: как будто с женою нельзя впадать в похотливость, жить похотливо; и между тем мысль этого текста, всего еврейского и еще в древности вавилонского брака, и заключалась в устранении, в сожжении в браке момента «похотливости», дабы совершенно очистить его в сознании долга, воспоминания о родителях, в страхе Божием. Посему Товия молится: «Благословен Ты, Боже отцов наших, и благословенно имя Твое святое и славное во веки! Да благословляют Тебя небеса и все творения Твои. Ты сотворил Адама и дал ему помощницею Еву, подпорою — жену его. От них произошел род человеческий. И ныне, Господи, я беру сию сестру мою (всегда это важное уравнение отношений и чувств к жене, супруге, и именно в эту критическую минуту, с чистейшими по бескорыстию чувствами к сестре) не для удовлетворения похоти, но по-истине»... конечно, излишня вставка о жене: «как жену»! Ибо именно взять-то нужно «жену как сестру» (Книга Товита, гл. 8).

«В Египте поклонялись животным»... (по Геродоту, каждое животное в котором-нибудь городе было предметом священного почитания); да посмотрите на это обожательное отношение еврея к волоску, к остриженному ногтю, и на какое-то ритуальное к ним отношение, и вы воскликнете: «Да они почитают животное (животный принцип , принцип живого), как египтяне! И тельцы Иеровоама у них не умирали!»

Т. е. вавилонском.

У нас службы церковные текут по стенным часам, и, не переменяясь по временам года, не имеют отношения к солнцу, ни — к земле, а к гражданству и гражданскому времяисчислению. У евреев — не час, а солнце и минута его жизни определяет молитву.

Сколько мы постигаем, в религиозных обрядах красное вино всегда символизирует кровь.

«Лековед шабес» — «в честь Небесной Царицы». Здесь мы видим свободный, вольный перевод еврейского выражения, состоящего собственно из трех частей: ле (в) + ковед (честь) + шабес (празднество, суббота ). В дословной же передаче на русский язык приведенные еврейские слова означают: «в честь субботы». Таковой буквальный перевод встречается у г. Розанова и ранее: лековед шабес, т.е. в несть субботы (см. «Новый Путь», стр. 169. Сентябрь). (Примечание цензора).

В Средние века устье женской матки носило схоластическо-богословское наименование: «morsus diavoli» — укус диавола. Сколько должно было накопиться ненависти к рождению у отшельников Монте-Кассино и пр., чтобы сказаться таким словом, как «укус»... Что-то тонкое и бешеное, не прощающее вовсе, непримиримое никогда.

«Мелек» — царь на ассиро-вавилонском языке. Имя это значится возле мужского изображения на единственном имеющемся в моем собрании экземпляре халдейской монеты. Но халдейское нарицательное около имени еврейской «Субботы» показывает время и место, когда уже зародился или зарождался знаменитый еврейский праздник.

В главе первой трактата Хагига (о троекратном в год явлении всего мужского пола в Скинию) есть замечательное место, определяющее состав и происхождение всего Талмуда; это как бы скрытый шопот позади его. Мы приведем его целиком:

«§ 8. Разрешение обетов (отдел Талмуда) витает в воздухе и не имеет на что опереться (т.е. буквы написанной в Законе Моисея); законы о субботе, о хагигах, о меилах подобны горам, висящим на волоске, ибо у них мало Писания и много халах (толкований, законов, правил); законы судебные, богослужебные, о чистоте и нечистоте и запрещенных браках имеют на что опереться: они сущность Торы (Пятикнижия). Равви Иисус, объясняя это, говаривал: «щипцы сделаны щипцами, а первые щипцы откуда явились? — Они были созданы «Богом».

Это значит: «не смотри, что в Писании мало (кратко, немногословно) сказано: это не указывает, что то, о чем сказано, не важно. Иногда то, о чем сказано сжато, — важнее того, о чем сказано пространно : но учителя знали (устное предание) отличить важное от неважного и все особенно важное пространно устно же (Талмуд, который случайно и лишь очень поздно был записан) истолковали. Но, можно быть уверенным (это видно из некоторых мест самого Талмуда), что за ним стояла еще как бы тень Талмуда, именно — совершенно скрытые его части, которые вовсе никогда не были записаны, не преподавались в школах, а лишь переходили от старца к старцу, от вершины учительства к вершине: а в народ передавались как секретные предписания, кому какое надо, без объяснения и мотива. Эта «тень Талмуда» сказывается во многих местах, из коих приведем хотя следующие примеры: