Леонид Млечин: Тайная дипломатия Кремля

Шелепин предъявил Дмитрию Трофимовичу обвинения в идеологической ереси:

— Вы ведаете вопросами литературы и искусства. Скажите: почему, когда некоторые писатели начали молоть всякую чепуху, выступать с антипартийными произведениями, например Дудинцев и другие, вы не выступили против этого до тех пор, пока не вмешался, не выступил товарищ Хрущев? Вы сидели и отмалчивались. Видимо, подобные литераторы вас устраивают? По вашему указанию мне звонил заместитель заведующего отделом культуры ЦК КПСС Рюриков и передавал ваше указание выпустить в издательстве «Молодая гвардия» паршивую антисоветскую книгу Дудинцева. К счастью, мы это указание не выполнили…

Один из идеологических функционеров доносил на Шепилова:

«Шепилов отражал обывательские настроения небольшой части интеллигенции — писателей и художников, которые в своих произведениях высказывали недовольство руководством партии… Отсюда началось его грехопадение. Шепилов заигрывал с творческой интеллигенцией. Если внимательно прочитать его выступления на съезде композиторов и художников, то очень бледно показана руководящая роль партии в искусстве».

Всеволод Анисимович Кочетов, главный редактор «Литературной газеты», получил слово и стал жаловаться на Шепилова:

— Я хочу сказать, что писательская организация знала, что что-то на литературном фронте тормозится и что эти действия идут со стороны Шепилова. Он сознательно делал плохое дело, он распустил на этом участке литературный фронт.

Первый секретарь ЦК Компартии Казахстана Николай Ильич Беляев кричал на пленуме:

— Кто вы такой, Шепилов?

Не теряя присутствия духа, Дмитрий Трофимович ответил:

— Отец мой рабочий. После окончания университета я уехал в Якутию, потом работал в Западной области. Когда создавались политотделы, я поехал в Сибирь, в политотдел. Когда началась Великая Отечественная война, я подал заявление, чтобы пойти на фронт, но получил резолюцию «не заниматься народничеством». Через три дня пошел на фронт добровольно, простым, рядовым солдатом. В июле вышел с дивизией пешком по Можайскому шоссе на фронт. Ушел я в начале июля сорок первого и вернулся в Москву в мае сорок шестого.

Голос из зала:

— Не об этом речь!

Шепилов продолжал:

— Нельзя при обсуждении идейных вопросов переносить спор в плоскость унижения человеческого достоинства. Вы спрашиваете, кто я такой, я отвечаю: вот я весь здесь. Я лично не только ничем не обижен, я на двести лет вперед заавансирован: мне столько дали чинов, орденов.

Дмитрий Степанович Полянский, будущий член политбюро, раздраженно говорил:

— Это интеллигентик такого либерального толка, барин, карьерист. Он нам разлагает идеологический фронт, засоряет кадры, запутывает дело, двурушничает.

Голос из зала:

— Пижончик.

Полянский подхватил:

— Да, это правильно. Он себя ведет, как пижончик и стиляга. Он на каждое заседание приходит в новом наглаженном костюме. А я так думаю, что кому-кому, а Шепилову на этот пленум можно прийти и в старом, даже мятом костюме.

Хрущев не выдержал, закричал:

— Вы смотрите, Шепилов все время сидит и улыбается.

Молотов и другие были для Никиты Сергеевича просто политическими соперниками. Выступление Шепилова он воспринял как личную обиду. Он считал, что, посмев его критиковать, Дмитрий Трофимович ответил ему черной неблагодарностью.

Внук Шепилова, Дмитрий Косырев, думает, что сыграло роль и нечто иное: «Тут были и личные причины. Хрущев завидовал деду. Тот молодой, кудрявый, красивый. И главное — ненависть к образованному человеку».

Хрущев сладострастно вспоминал старые грехи Шепилова:

— Если вы такой борец с культом личности, то зачем же вы после смерти Сталина, будучи редактором «Правды», подделали фотографию и поместили в газете снимок Маленкова рядом с Мао Цзэдуном, когда в природе этого не было?

Шепилов ответил:

— Верно, это было, и я был наказан за это. Я считал, что основная проблема — это наша дружба с Китаем, близость двух глав правительств — символ этой вечной дружбы, и я в этих целях так сделал, это было моей ошибкой.

Хрущев напомнил сидевшим в зале:

— За это президиум ЦК записал вам выговор.

Шепилов возразил:

— А какое это имеет отношение к обсуждаемым вопросам?

Хрущев обиделся, что Шепилов напомнил его же собственные высказывания о товарищах по партии:

— Как может позволить себе порядочный человек в присутствии того, о ком мы с ним говорили, повторять то, что говорилось доверительно? Шепилов стал говорить о Ворошилове такое, чего я не говорил. Как это мерзко и низко! Он смотрит в книгу, а видит фигу, простых вещей не понимает, а хочет учить других.