Сергей Григорьянц - Гласность и свобода

Впрочем, с Левой все вскоре стало ясно — от поддержки рассказов Горбачева о том, что политлагеря — это курорт, ему пришлось перейти к более серьезным задачам. Кандидатами на получение Нобелевской премии мира были выдвинуты два русских диссидента: Юрий Орлов — создатель и председатель Московской Хельсинской группы, физик, член-корреспондент Академии наук, отсидевший семь лет в лагере и из ссылки уехавший (практически высланный) в США и Анатолий Корягин — психиатр, сперва — главврач больницы в Кургане, перед арестом за заключение о психическом здоровье ряда диссидентов помещенных в психушки — врач в Харькове. После освобождения — почетный член Международной психиатрической ассоциации. Естественно КГБ никак не устраивало появление в СССР второго диссидента-нобелевского лауреата со всем его влиянием, международным престижем, резко возросшей известностью и возможностями, открываемыми присуждением премии. И Волохонский опять бросился (точнее его бросили) в бой — в Риге, в Ленинграде, а Новодворская опять услужливо дала ему такую возможность в Москве. Волохонский начал устраивать уже целенаправленные собрания, где попросту клеветал на Юрия Орлова и Анатолия Корягина. Поскольку кого-то другого он при этом похваливал, в основном стукачей, то для молодых, а то и пожилых людей из околодиссидентских кругов, но не имевших никакого отношения, ни к лагерям, ни к тюрьмам, откровения бывалого зэка, только что вернувшегося из лагеря, выглядели вполне убедительными и вызывали иногда полную поддержку. Об Орлове он рассказывал, что ему в Пермском лагере создали особенно комфортные условия (на самом деле лагерь специально разделили, чтобы Орлова уж особенно жестко изолировать), а он все не прекращал скандалы и необоснованные требования к администрации. Особенно гнусными были его рассказы о том, что голодовки Корягина в лагере были чистейшей фикцией и ему оперативники носили тайком целые сумки с едой. Для Корягина голодовка была, конечно, во много раз мучительнее, чем для любого другого: громадный и довольно молодой сибиряк, в одиночку ходивший охотиться в тайгу (пока жил в Кургане) остро нуждался в гораздо более обильной пище, чем большинство из нас, ему и обычный тюремный рацион был очень мал, а его голодовки и впрямь были подвигом. И уж, конечно, никаких сумок с едой, о которых врал Волохонский, администрация ему не носила.

Я с Толей оказался в Чистопольской тюрьме, где меня держали почти постоянно, но и его за «нарушение режима содержания» перевели из Пермского лагеря. Случилось так, что мы одновременно начали (по разным причинам) голодовку и втроем (с Валерием Яниным) оказались в камере для голодающих. Именно тогда в насильственно вливаемое искусственное питание (с двадцать пятого, кажется, дня голодовки) нас отравили, прибавленными туда, нейролептиками — у всех троих поднялась температура до сорока двух градусов, начались судороги, невыносимые головные боли. Толя, как врач, сразу понял, что одинаковые симптомы у совершенно разных по возрасту и состоянию здоровья людей, могут быть вызваны только медикаментозным отравлением. Кое-как оправившись, но не прекратив голодовку, мы начали писать, естественно, безрезультатные жалобы в прокуратуру. То есть я точно знал, как голодает Корягин и как с ним борется администрация.

К тому же в «Гласности» работал Андрей Шилков, я постоянно виделся с отцом Глебом Якуниным — оба были с Волохонским в зоне и хорошо понимали, кто он такой. Волохонский сумел собрать подписи мало-мальски известных человек пятнадцати, которым лестно было участвовать в таком серьезном деле (кажется, и братьев Подрабинеков) в Нобелевский комитет в Осло о том, что Корягин — самозванец и не достоин премии. Думаю, что не выделение второй премии в Россию не было заслугой Волохонского, хоть он и похвалялся — «я лишил Корягина Нобелевской премии». Хоть КГБ задействовало здесь не одного Волохонского, все это было отвратительно в высшей степени. Я написал и об этом в «Гласности» все, что думал. Волохонский мне ответил в «Самиздате», не ожидая, что мы поместим и его ответ. Но мы и это сделали — с комментариями, конечно. Потом имя Волохонского упоминалось и он был даже задержан в связи с убийством Старовойтовой — трое суток он со своей приятельницей Корзинкиной дежурил около дома Галины Васильевны, якобы охраняя каких-то бездомных собак. Более похоже было на то, хотя и не было доказано, что он должен был подавать знаки убийцам, а трое суток ему пришлось дежурить, поскольку Галина Васильевна часто в последний момент меняла свои планы.