Трэвис Джеппсен - Добро пожаловать в Пхеньян! Ким Чен Ын и новая жизнь самой закрытой страны мира

Не лежит ли за опасениями Александра по поводу того, что его личность может быть использована в пропагандистских целях, и за его отказом некое чувство недоверия к Алеку? Размышляя об этом сейчас, я осознаю, что зачастую Алек предпочитал уклоняться от дальнейшего обсуждения, когда в наших разговорах полушепотом Александр и я выражали слишком критичное отношение к политике КНДР или заходили слишком далеко, перемывая косточки нашим хозяевам и обсуждая их частную жизнь и убеждения. Я думаю, что это – некое профессиональное дистанцирование.

Безусловно, Алек далеко не такой человек, как Алехандро. Его положение предполагает, что его роль носит дуалистический характер – он и организатор поездки, и ее участник. Это делает его, с одной стороны, одним из нас, а с другой – кем-то «внешним».

Все западные туристические компании, которые организуют поездки в КНДР, вынужденно находятся в таком же затруднительном положении. В конце концов, они торгуют продуктом, который многие считают непригодным. Как и «Koryo Tours», Алек со своим «Tongil Tours» подчеркивает важность личного общения, смягчающего негативные последствия изоляции, навязанной стране международной дипломатией. Эта политика мирового сообщества, утверждает Алек, только усугубляет тяжелое положение северокорейского народа, который и так страдает из-за действий своего правительства. В разговорах Алек часто становится весьма пылким защитником того, что он называет «нюансным пониманием» Северной Кореи.

Ни Александр, ни я не отрицаем, что в этом Алек прав. Но были моменты, когда эта страсть заводила его слишком далеко, и казалось, что в своей эмпатии он становился ближе к нашим хозяевам, чем к нам, выдавая свою «умышленную наивность» – только таким странным словосочетанием я могу описать его отношение к Северной Корее. А наивность, умышленная или нет, может быть опасной. В любом общении должны быть свои ограничения.

Но между Алеком и Александром происходило что-то еще – обмен понимающими взглядами, какое-то перешептывание. Вот теперь, когда мы с Александром, можно сказать, одни под этим шумящим водопадом, я спросил его о том, что в их отношениях от меня ускользает. Его лицо приобрело застенчиво-глуповатый вид.

«Хорошо, извини, хотел сказать тебе об этом раньше, но боялся, что гиды случайно что-то услышат. Хотя, вероятно, они уже в курсе – я уверен, их подробно инструктировали перед нашим приездом, они могли узнать всё, но… тем не менее… – Александр немного отошел и продолжил: – Два года назад мой университет принимал участие в программе обмена. Она была строго неофициальной, о ней никто громко не говорил и не объявлял где-либо: Франция придерживается политики санкций, поэтому, если бы что-то просочилось куда не надо, разразился бы грандиозный скандал. Тем не менее программа была реализована. Несколько северокорейцев приехали в наш университет во Францию, а я оказался одним из десяти студентов, которые отправились учиться сюда в Университет Ким Ир Сена».

Я был просто поражен. Я никогда не слышал, что когда-либо хоть один иностранец обучался здесь. Я думал, что наша маленькая группа – первая. Я спросил, как долго он учился тут.

«Программа длилась месяц, – ответил он, – как и сейчас. Но отличие было в том, что у меня была СТУДЕНЧЕСКАЯ ВИЗА. Я жил в студенческом общежитии, а поскольку виза была НЕ ТУРИСТИЧЕСКОЙ, меня не сопровождали гиды. Я мог бродить повсюду, где захочу. Однажды я отправился на прогулку и без дела ходил по всему городу на протяжении пяти часов».

«Кто-нибудь пытался остановить тебя?» – спросил я недоверчиво и с чувством легкой зависти.

«Нет. Они могли бы – куча народу смотрели на меня, как на инопланетянина, – но никто ничего не пытался сделать. Никто не сказал ни слова… Поэтому можешь себе представить, как мне тяжело в этой поездке – быть постоянно под присмотром, куда бы мы ни пошли. Когда я был здесь в прошлый раз, я мог один ходить почти куда угодно. Но сейчас я смог вернуться сюда только в рамках этой программы с Алеком».

«И ты ничего не сказал Мин об этом?»

«Нет».

«Но, без сомнения, они должны знать. Такие вещи невозможно тут сохранить в секрете».

«Может быть, – сказал Александр. Он робко взглянул куда-то вниз. – Но сейчас я просто хочу быть несколько более осмотрительным».

Всё это очень странно. И становится еще более странным. Причем странным становится не столько место, сколько люди – и не столько местные, сколько туристы, которые по доброй воле летят сюда. Особенно такие, как мы, – мотыльки, которые летят на пламя, очарованные его таинственностью.