Ниал Фергюсон - Площадь и башня [Cети и власть от масонов до Facebook]

Причина этого пессимизма – не только в торможении роста реальных доходов. Социальная мобильность в США, возможно, пошла на убыль, а возможно, и нет [1266] Chetty et al., ‘Is the United States Still a Land of Opportunity?’ . Но что-то явно не в порядке. Во всем развитом мире уровень смертности снижается, а продолжительность жизни растет, но это не касается (неиспаноязычной) белой Америки – и прежде всего тех белых американцев среднего возраста, кто получил только среднее школьное образование. Для этой группы, охватывающей людей от 45 до 54 лет, уровень смертности от отравления (главным образом от передозировок наркотиков) вырос с 1999 по 2013 год более чем в четыре раза – с 14 до 58 на каждые 100 тысяч, тогда как смертность от хронических заболеваний печени и цирроза выросла на 50 %, а уровень смертности от порока сердца прекратил снижаться. Если бы уровень смертности белого населения продолжал падать теми же темпами, что и до 1999 года, то есть на 1,8 % в год, то в период между 1999 и 2013 годами можно было бы избежать почти миллиона смертей. Каждый третий из неиспаноязычных белых американцев в возрасте от 45 до 54 лет жалуется на хроническую боль в суставах, каждый пятый – на боль в шее, и каждый седьмой – на воспаление седалищного нерва [1267] Case and Deaton, ‘Rising Morbidity’. . Эти тенденции, наблюдавшиеся по 2015 год, нельзя объяснить просто с точки зрения экономики: состав и размер доходов у сходных по разным параметрам групп небелых американцев ничуть не лучше, однако среди них не наблюдается роста болезненности и смертности. Лучшее из имеющихся объяснений состоит в том, что “совокупные неблагоприятные условия жизни, касающиеся рынка труда, семейного положения, воспитания детей и здравоохранения, вызваны неуклонно ухудшающейся обстановкой на рынке труда” [1268] Case and Deaton, ‘Mortality and Morbidity’. . Можно предположить, что раньше времени загоняют себя в могилу при помощи алкоголя и наркотиков самые жалкие из белых американцев средних лет. А не склонные к самоубийству просто уходят с работы и садятся на социальное пособие по нетрудоспособности, и это объясняет, почему в США количество работающих мужчин в расцвете лет снизилось резче, чем где бы то ни было [1269] Nicholas Eberstadt, ‘Our Miserable 21st Century’, Commentary , 28 February 2017. . Под таким углом политические волнения, всколыхнувшие США в 2016 году, выглядят революцией падающих ожиданий.

Пожалуй, можно правильно понять, как связаны между собой сети и неравенство, если обратить внимание на то, что (по словам авторов одной важной публикации на эту тему) “рынок увеличивает неравенство в социальных сетях, когда речь идет о дополнении, но уменьшает его, когда речь идет о замещении” [1270] Gagnon and Goyal, ‘Networks, Markets, and Inequality’, 23. . Когда либерализация экономики дошла до сетей рабочего класса в Бомбее, и сеть и рынок являлись суррогатами – в том смысле, что рынок стал вытеснять сеть, предлагая новые возможности выбора людям, плохо связанным между собой. В результате неравенство уменьшилось. Но когда рыбаки в Керале обзавелись мобильными телефонами, сети и рынок стали уже дополнять друг друга: рыбаки, теперь уже лучше связанные друг с другом, начали пользоваться открывшимися им рыночными возможностями. В этом случае результатом стало увеличение неравенства [1271] Ibid., 3. . Та же закономерность наблюдается и в мировых масштабах. Глобализация приблизила рынок к китайским рабочим и крестьянам, которые раньше были совершенно оторваны от остального мира и существовали в рамках замкнутой жесткой иерархии, учрежденной при Мао. Это снизило неравенство. Но в США сети и рынки дополнили друг друга, и наибольшая прибыль от глобализации досталась тем американцам, у кого имелись самые качественные связи, – что и подтвердил отчет Всемирного банка за 2017 год [1272] World Bank Group, Digital Dividends , 3. . Есть основания усомниться в свидетельствах общего социологического опроса в США, согласно которому общение в традиционных общественных сетях резко сократилось, – и кое-кто объясняет это явление возросшей популярностью электронных соцсетей и мобильных устройств, из-за которых именно ими пользуются все чаще [1273] Paik and Sanchargin, ‘Social Isolation’. . В действительности не существуют убедительных доказательств того, что люди, чаще пользующиеся интернетом, реже вживую общаются с близкими, друзьями или соседями, – возможно, дело обстоит ровно наоборот [1274] Keith Hampton, Lauren Sessions, Eun Ja Her, and Lee Rainie, ‘Social Isolation and New Technology’, Pew Internet & American Life Project (November 2009), 1–89: https: // www.pewresearch.org / internet /2009/11/04/ social-isolation-and-new-technology /. . Тем не менее сложно было бы отрицать, что характерной чертой последних двух-трех десятилетий стало увеличение социальной и политической поляризации. Ярко выраженными особенностями этого процесса стали заметное сужение главных дискуссионных сетей американцев (теперь в них входит меньше участников, не связанных узами родства, чем в прошлом) [1275] Ibid., 70. и угасание традиционных институтов сетевого типа – вроде тех, что раньше сосредоточивались вокруг церквей и местных добровольных объединений [1276] См. в целом Murray, Coming Apart . .