Георгий Алексеев - Разведке сродни

«Не по нраву» пришлись секретарю опубликованные в «Советской России» наши критические заметки с областной партконференции — они опирались на выступления делегатов, да и на сам отчетный доклад. Но опять-таки, одно дело — речи в замкнутом пространстве зала заседаний, другое — рассказ для широкой публики. И вот обидевшийся партийный лидер, собрав секретариат, пригласил на него некоторых собкоров центральных газет и попытался устроить выволочку — сперва мне, как одному из авторов заметок с конференции, а заодно и недавно приехавшему в область собкору «Социалистической индустрии» — журналисту с аналитическим умом и острым пером.

Особенно первого секретаря возмутил заголовок нашего материала: «Будут ли сполна оплачены авансы». Речь шла о комплексных программах ускорения технического перевооружения ведущих предприятий области, составленных при участии обкома партии. За пятилетку намечался необычно высокий рост производительности труда — в полтора-два раза! Используя критические замечания делегатов о том, что сам обком со временем стал охладевать к этим программам, анализируя судьбу некоторых важных починов трудовых коллективов, усохших в результате лишь словесной поддержки, мы вправе были усомниться в реальности явно фантастических рубежей роста производительности. Кстати, жизнь подтвердила обоснованность этих сомнений.

Но первый секретарь считал, что мы не имели права сомневаться, поскольку линия обкома полностью соответствует политике Центрального Комитета. Выходило, по его словам, мы берем под сомнение политику партии в ускорении научно-технического прогресса (?!). Знакомый демагогический прием зажимщиков критики — толковать ее как якобы покушение на авторитет партии, подрыв партийной линии.

И все же убежден, не эти размышления в заметках с конференции вывели из равновесия партийного лидера области. Они были лишь поводом для обвинений в односторонней, субъективной позиции корреспондентов. До конца он, разумеется, не осмелился снять маску, но было ясно: разгневался секретарь за то, что мы уличили его в заигрывании с лозунгом самокритики. Конкретно, речь шла о методах подмены партийными руководителями советских и хозяйственных органов. Признав, что из желания быстрее поднять производство сельхозпродукции нередко сам шел на такую подмену, давая районам, колхозам и совхозам рекомендации по агротехнике и зоотехнике, он тут же сделал оправдательный «реверанс» в свой адрес. Мол, «объективности ради» следует сказать, что делал это «вынужденно», поскольку руководители агрокомитета по своей инициативе не пришли в обком со своими предложениями об увеличении производства продукции (?!). Расчет на наивных: первый секретарь обкома «не догадался» вызвать их, а потому сам начал раздавать рекомендации. Все это мы высказали в своих заметках, как говорится, открытым текстом, чем и вызвали бурный приступ гнева у секретаря обкома.

Несомненно, «инцидент» показал, прежде всего, дефицит элементарной внутренней культуры у партийного руководителя, который, то и дело срываясь на крик, обрушил на «собеседников» поток чуть ли не бранных слов, обвинений в тенденциозности, очернительстве, в поисках «жареных фактов» и прочих грехах. Но вряд ли выпад первого секретаря заслуживал столько внимания, если бы речь шла только об уровне его культуры. Сама форма «выяснения отношений» с собкорами центральных газет путем вызова (ну, пусть даже и приглашения) на секретариат обкома была настолько беспрецедентным силовым давлением, что стало совершенно ясно: перед нами — деятель, всем существом не приемлющий решающих принципов перестройки — демократизацию и гласность. Ясно, что это попытка любыми средствами отстоять, сохранить за собой ту особую зону вне критики, в которой бесконтрольно вершили дела во времена культа личности и застоя партийные администраторы, привыкшие все держать в кулаке.

Дело, конечно, не только в бывшем секретаре обкома, и пишу об этом отнюдь не от обиды и оскорбления, надолго оставшихся в сердце. От того, что не проходит тревога — вот в чем суть! В конечном счете, наш обидчик сам — всего лишь продукт, порождение определенной системы взаимоотношений в партии и обществе, которую начала ломать перестройка. Долгие годы авторитарного управления, когда власть авторитета подменялась авторитетом власти, неизбежно формировали и сам облик партийного руководителя, психологию этаких, как их назвал Иван Васильев, «бонапартиков», людей с необузданной потребностью «володеть» в своем «воеводстве», привыкших «смотреть на себя и оценивать свои действия не как уполномоченного коллектива, а как представителя вышестоящего органа в коллективе». (Правда, 1988, 11 июня.) Для них привычным становились чувства непогрешимости, абсолютного личного превосходства над всеми остальными, барственно-пренебрежительное отношение к нижестоящим по чину, переоценка своих способностей и возможностей, стремление всем диктовать, за всех решать. И, как ни парадоксально звучит для взаимоотношений партийного товарищества, в обиход аппаратных работников вошли такие холуйски угодливые поименования своих руководителей, как «Сам», «Хозяин».