Литературная Газета: Литературная Газета, 6608 (№ 30–31/2017)

Не считая ранних опытов, новеллистика Казакова не несёт в себе подражательности. Он обожал русских литературных гигантов, но откровением для него стало повествовательное искусство Ивана Бунина, которого он открыл для себя в середине пятидесятых. Слава богу, что восторженная влюблённость в Бунина не привела тогда молодого писателя к зависимости и подражанию. Всё в сочинениях Казакова – своё, только ему принадлежащее, определяемое по звуку, тону, ритму. Эти же свойства присущи его очеркам и «Северному дневнику». Так по-русски в те времена уже давно не писали. Вот почему к нему с неподдельным интересом отнеслись литераторы русской эмиграции. А среди них Борис Зайцев и Георгий Адамович, который писал в Россию Казакову в январе 1968 года: «Какой-то «восторженно-печальный» и вместе с тем радостный вздох освобождения от теорий, от выдумок; чувство, что в жизни, во всех её таинственных повседневных мелочах есть нечто, от теорий ускользающее, и перед чем они бессильны».

Многие до сих пор считают, что Казаков весьма преуспел в изображении северной и среднерусской природы. Это смешно, так как в каждой вещи автора прежде всего присутствуют люди, захваченные различным страстями и обретшие некие смыслы, вглядываясь в безмерность материального мира природы и её красоты. Иронически это осознавал и сам автор: «Да, так, видно, и суждено умереть рассказчиком». И другое ещё, очень важное: «Пусть до меня писали Толстой и Чехов, но это написал я. Это другое. Пусть у меня хуже, но всё-таки и у меня здорово. И ничего ещё не известно, хуже там или не хуже. Пусть попробует кто-нибудь как я! <���…> Когда он (писатель. – В.С.) вдруг вспоминает, написав особенно сильную страницу, что сначала было Слово и Слово было Бог!». Обо всём этом и многом другом Казаков высказался в интервью журналу «Вопросы литературы» (1979, № 2).

Бóльшая часть рассказов Казакова – без всяких преувеличений – шедевры русской словесности. По-другому нельзя назвать такие вещи, как «На полустанке», «Некрасивая», «Странник», «Арктур – гончий пес», «Трали-вали», «Запах хлеба», «Вон бежит собака!», «Осень в дубовых лесах», «Адам и Ева», «Плачу и рыдаю», «Проклятый Север», «Свечечка», «Во сне ты горько плакал». Вот начало и конец небольшого рассказа «Поморка» (1957): «В сентябре на Белом море темнеет рано, сумерки коротки, а ночи аспидно-черны и холодны. Вырвется иногда перед закатом солнце из облаков, бросит последний угасающий луч на море, на холмистый берег, жёлто отра­зится в окошках высоких изб и тут же побагровеет, сплющится, уйдёт в воду. <���…> Ветер холодеет, небо темнеет, заря окрашивается в винный цвет, воздух делается прозрачней, смугло румянеют избы наверху, а на востоке загораются редкие бледные звёзды. Скоро совсем смеркнется, а Марфа всё будет стоять, положив старчески-сизые руки на плетень, и смотреть на море, пока не погаснет последний мглистый отблеск зари». Какова сила! Какая магия естественности! И как сейчас бы сказали, какая смысловая полифония!

Чуть позже появился посвящённый К.Г. Паустовскому рассказ «Манька» – весь пронизанный томлением души человеческой. Герои Казакова – абсолютная часть природы, природы странной и неведомой. Об этом когда-то писал художник Василий Кандинский. Он совсем молодой путешествовал по Северу, зашёл в одну избу и почувствовал себя будто «внутри картины».

«Арктур – гончий пёс», посвящённый памяти М.М. Пришвина, вовсе не история слепого пса. Это вещь о человеке, горе и героизме. Могучее, редкостное создание. А как жутко странна героиня рассказа «Запах хлеба!» – истории о том, как народ становится населением.

Каждый из этих рассказов – история драм и трагедий, горьких догадок о небывалости мира, усиленной его красотой.

Две последние вещи Казакова – «Свечечка» и «Во сне ты горько плакал» – особое симфоническое и картинное изображение души человеческой. Особенно детской души.

Русский Север – это мир, созданный Казаковым, мир прекрасный и горестный – «Север не отпускал меня». До Казакова о Севере писали значительнейшие русские художники – Константин Случевский, Михаил Пришвин, Иван Шмелёв, Павел Муратов, Николай Клюев, Борис Шергин, Степан Писахов и многие замечательные люди. Автор сам признавался в «Литературной газете» (1973): «Северный дневник» – книга для меня несколько необычная. И потому, что писалась она больше десяти лет, и потому, что составляют её очерки.

Впервые на Белое море я попал в 1956 году. Полтора месяца шёл я побережьем, от деревни к деревне (а они друг от друга километрах в сорока-пятидесяти), где пешком, а где на карбасах и мотоботах». И родился в «Северном дневнике» и очерках этой поры небывалый многоликий русский мир северной страны нашей.

Читать дальше