Романтизм, отражающий в Единичном, через образ, уже не Всеобщее, но Особенное — как раз на этом уровне противостоит реализму. Знаменитый конфликт «героя и толпы» есть художественное выражение качественного отличия феноменов Особенного от массовидных феноменов Всеобщего. Поэтому для романтизма Трагическое — не просто центральная или высшая эстетическая категория, но категория сущностная, всепроникающая. Соответственно, всякий художник, берущий для отражения некие явления действительности именно как феномены Особенного, есть романтик.
Но эти феномены неустойчивы, они всегда суть либо момент перехода Единичного во Всеобщее, либо обратный момент — деградации Всеобщего в Единичное. Обе эти возможности подаются (например — советским литературоведением), соответственно, как романтизм «революционный» и романтизм «реакционный»…
Но ведь у А.К.Толстого как писателя никакого повышенного внимания к «романтической» категории Особенного при всём желании обнаружить не удастся — скорее, он сосредоточен даже на проявлениях в Единичном не Всеобщего, но Абсолютного, хотя прекрасно понимает невозможность «объять необъятное», но стремится именно к этому. К Чуду и Тайне, с большой буквы. И — находил ведь: в женщине, в природе, в любви, надежде и вере.
Колокольчики мои, цветики степные,
Что глядите на меня, тёмно-голубые?..
Средь шумного бала, случайно,
В тревоге мирской суеты
Тебя я увидел, но тайна
Твои покрывала черты...
Для А.К.Толстого — и в творчестве его и в жизни — была характерна высшая форма аристократизма: удивительная соразмерность, гармоничность, понимание собственного масштаба перед миром — но не бунт против этого мира, а смиренное восхищение всем сущим. Смиренное — даже в готовности смирить всех, сущим не восхищенных, а тем более — пытающихся уничтожать или даже умалять это сущее — вот тут его сатира становится воинствующей… И когда дело касается «преданий старины глубокой», и — особенно — когда речь идёт о современной ему действительности. Он зорок и беспощаден, развенчивая, по Фрэнсису Бэкону любых «идолов рода», «идолов пещеры», «идолов площади» и «идолов театра». Взять хотя бы знаменитую «Историю государства Российского от Гостомысла до Тимашева»:
И вот пришли три брата,
Варяги средних лет.
Глядят: страна богата,
Порядка ж вовсе нет…
В то время очень сильно
Рацвел России цвет,
Земля была обильна,
Порядка ж нет как нет.
Последнее сказанье
Я б написал мое,
Но чаю наказанье,
Боюсь monsieur Veillot.
Ходить бывает склизко
По камешкам иным…
Итак, о том, что близко,
Мы лучше умолчим…
Или незабвенный «лазоревый полковник» из уже упомянутого выше «Сна Попова»:
Но дверь отверзлась, и явился в ней
С лицом почтенным, грустию покрытым,
Лазоревый полковник. Из очей
Катились слёзы по его ланитам.
Обильно их струящийся ручей
Он утирал платком, узором шитым,
И про себя шептал: «Так! Это он!
Таким он был едва лишь из пелён!..»
И там же — едчайший сарказм на официальный, как сейчас сказали бы, дискурс:
Но ты, никак, читатель, восстаёшь
На мой рассказ? Твоё я слышу мненье:
Сей анекдот, пожалуй, и хорош,
Но в нём сквозит дурное направленье.
Всё выдумки, нет правды ни на грош!
Слыхал ли кто такое обвиненье,
Что, мол, такой-то — встречен без штанов,
Так уж и власти свергнуть он готов?
И где такие виданы министры?
Кто так из них толпе кадить бы мог?
Я допущу: успехи наши быстры,
Но где ж у нас министер-демагог?
Пусть проберут все списки и регистры,
Я пять рублей бумажных дам в залог;
Быть может, их во Франции немало,
Но на Руси их нет — и не бывало!
И что это, помилуйте, за дом,
Куда Попов отправлен в наказанье?
Что за допрос? Каким его судом
Стращают там? Где есть такое зданье?
Что за полковник выскочил? Во всём,
Во всём заметно полное незнанье
Своей страны обычаев и лиц,
Встречаемое только у девиц…
Никакой романтический герой, никакой «Байрон нечерноземной полосы», «москвич в гарольдовом плаще» тут и рядом не стоял. — это своего рода сверхреализм. Такой же невероятный, но и несомненный, как "сверхреализм" Александра Сергеевича Грибоедова, чьё "Горе от ума" — едва ли не единственный шедевр отечественной, да и мировой литературы, безусловно выполняющий фундаментальное теоретическое требование классицизма: единство места, времени и действия. Это — в 1825 году, когда про классицизм в Европе никто уже и не вспоминал…
Читать дальше
