Иван Лукаш - Статьи

А Пожарский все еще искал равнодействующую, на этот раз уже в смуте собора.

Кому же быть царем на Москве?

На соборе творилось великое дело, но там же кипели старые распри, счеты местничества, зависти, жадные властолюбия и прямые подкупы.

Собор стал каким-то чудовищным торжищем подкупов и заманиваний. Воспрянули все рухнувшие было княжата и родовые бояре, желавшие теперь ставить себя на царство. Именно от соборных времен сохранился печальный оборот московской речи: «подкупаться на царство»…

Охрипшие, отчаявшиеся соборяне разъезжались из Москвы, и казалось, снова обрушится в кровавую распрю замученное вконец царство. Но собор съезжался снова.

Кому же быть царем?

Были голоса о возвращении венца царю-пленнику Василию Шуйскому, несчастнейшему царю московскому, оболганному и нелюбому. Но его все побаивались. Дурной глаз был у Василия, невезучего царя.

Самого князя-Смуту Трубецкого выкликали было в московские цари.

Прочили в цари старого князя Мстиславского и князя Василия Голицына, по жене родственника Пожарского. И о самом Пожарском толковали. Но единодушия не было.

А что же сам Пожарский?

Только к февралю 1613 года он нашел, наконец, равнодействующую, среднюю, примиряющий выход.

Именно тогда Пожарский вернулся к своей исходной мысли, которая заставляла его, одного из немногих, оставаться до конца верным царю Василию Шуйскому.

Пожарский стал направлять собор к отысканию законного государя, если не иностранного, то русского, но восходящего до Смуты по законным своим правам на Московский престол.

Утверждением ненарушимого преемства царской власти должен восстановить собор царство. Такова мысль Пожарского.

Два дня, 20 и 21 февраля 1613 года, были решающими для всего русского будущего.

20 февраля, открывая собор, Пожарский поклонился всем и попросил принять на себя «искус» раздумия прежде, чем дать ему ответ.

– Теперь у нас на Москве, – сказал князь Дмитрий, – благодать Божия воссияла, мир и тишина… Станем же у Всещедрого просить, чтобы даровал нам Самодержателя всея Руси… Подайте нам совет. Есть ли у нас царское прирождение?

В этой, так сказать, формулировке – «царское прирождение» – Пожарский впервые высказывает мысль о необходимости искать выхода в законной преемственности царской власти.

Мысль для большинства, по-видимому, нечаянная. Во всяком случае все молчали, как отмечает современник. И потому, разумеется, молчали, что страшная Смута сорвала с Руси все «царские прирождения».

Наконец, после долгого молчания, соборные владыки, архимандриты, игумены, а они были самыми первыми мудрецами на Соборе, подали свой голос:

– Государь Димитрий Михайлович, мы станем собором милости у Бога просить. Дай нам срок до утра…

И в ночь с 20 на 21 февраля 1613 года русская судьба решилась.

20 февраля 1613 года князь Пожарский спрашивает собор:

– Есть ли у нас царское прирождение?

А на другой день, 21 февраля, для большинства собора, по-видимому, нечаянно, мало кому ведомый выборный дворянин от Галича Костромского подал собору выпись о родстве последнего царя из корени Иоаннова, Федора Ивановича, с боярином Федором Романовым, которому де царь Федор и желал завещать царство. Но как боярин Федор Романов при своем гонителе Борисе Годунове был пострижен под именем Филарета и уже давно стал митрополитом Ростовским, а нынче в польском плену, то да будет царем на Москве сын его. Михаил, двоюродный племянник царя Федора Ивановича.

– Кто это писание принес?

– Кто, откуда?

С точностью записывает современник недоуменные крики собора. Никто ничего не понимал – откуда Михаил, – когда самые большие княжатые роды хотели государиться и воцаряться, докупались на царство. Но такую же выпись о Михаиле подал собору и казацкий атаман с Дону. Собор волновался, гудел тревожно.

– Атамане, – поднялся князь Пожарский. – Какое вы писание положили?

– О природном государе Михаиле Федоровиче, – твердо повторил атаман.

Заветное слово найдено: «природный». Собор начал смолкать, он становится «согласным, единомысленным» – и потому, что найдено заветное слово, и потому, что казацкие сабли сильно перегнули в сторону нечаянного-негаданного Михаила Романова. А в неделю Православия на Красной площади вплотную в духоте стоял московский народ. Архиепископ и архимандриты с келарием Авраамием вышли на Лобное место просить у выборных людей последнего приговора об избрании царя. Но еще до опросных речей вся Красная площадь подняла крик: