Евгений Панов: Ветры странствий. Публицистические очерки

• Движение сознания (сунсэ) или неиссякаемой души.

Сохранение тела в прижизненном виде после смерти нарушает 4-й пункт Закона феноменальности, устанавливающего движение качеств. А закон, как известно неотвратим. Преодолев его, Итигэлов совершил нечто немыслимое, чудесное. Ибо: оставить после себя плоды своих деяний – обычное для человека дело; обычное дело – оставить свои мысли, плоды своего ума, произведения литературы, искусства; с недавних пор стало обычным оставлять свое изображение и голос; но оставить тело – поистине невозможное дело. Поэтому, если Итигэлов первым из людей (других достоверно, документально и разнообразно зарегистрированных случаев история не знает) сумел сделать самое трудное, поистине невозможное, то, значит, в теле должны сохраниться частицы того остального, что обычно оставляет после себя человек: сознания, ума, речи, и плодов деяний. Мы пока просто не можем уловить влияние этих частиц. Из-за чего? Из-за своего невежества.

В-третьих, обретя нетленное тело Итигэлова, буддисты, согласно своему учению, получили уникальную возможность свободного перемещения в пространстве, что позволяет им достичь Шамбалы и других святых мест Вселенной. Ибо, по утверждению Будды Нагараджуны, если почитаемое тело Ламы разрушилось и исчезло, то вселенная для нас имеет границу. А вот если мы когда-нибудь сумеем искренне почтить Драгоценное Тело Ламы, которое не разрушилось и не исчезло, то для нас вселенная не будет иметь предела.

В-четвертых, буддисты считают, что Итигэлов пришел, чтобы сострадать всем нам, живущим, и чтобы «дать каждому возможность полнее раскрыть потенциал своего ума, скрытый в нас за нашим же невежеством». Таким образом, его миссия и способы ее осуществления не имеют никакого отношения к науке. Под невежеством здесь, скорее, понимается не научное, а духовное, философское, мировоззренческое невежество, которое не устраняется точными физическими, химическими и биохимическими исследованиями.

Вместе с тем, буддистские иерархи понимают, что у науки свои резоны, что многими учеными движет чистая страсть к познанию. «Для общества буддистов и ученых наступил тот момент истины, когда мы, в первую очередь – для себя, решаем, как быть с этим феноменом» (Д. Аюшеев).

Решение о прекращении сотрудничества с наукой объясняется, впрочем, не только этическими, мировоззренческими и религиозными причинами. Дело еще и в том, что феномен Итигэлова с большим трудом вписывается в панораму современного мира. Буддисты не без оснований опасаются, что международная наука, лишенная каких-либо нравственных принципов и представлений о добре и зле, может растащить феномен, что называется, по волоску. Возможно, этого не произойдет ни при каких обстоятельствах, поскольку артефакт способен защитить сам себя – как защитила Туринская плащаница, мощи православного святого Александра Свирского или статуя Сандалового Будды в Бурятии. Но это лишь предположение, поэтому нелишне принять меры по защите тела. По крайней мере, оградить его от настойчивого интереса со стороны представителей западной рыночной науки. Что и делается.

Наконец, буддистская конфессия – такой же мирской институт, что и прочие конфессии. Она имеет очевидные материальные интересы. Став объектом паломничества для всей буддийской ойкумены, и не только для нее, феномен стал источником денежных поступлений (подношения паломников, текущие рекой в дни доступа к телу) и послужил серьезному усилению влияния и власти ламаистского духовенства.

Итак, как следует из высказываний высших буддистских иерархов России, феномен Итигэлова не тревожит буддистов, не вызывает у них вопросов, словно все они вслед за Учителем достигли полной ясности в результате постижения Пустоты и приблизились к нирване. Обретя нетленное тело ламы, они, наконец, дождались преодоления Закона движения качеств, чего давно и смиренно ждали. Предреченное великими йогинами чудо произошло и укрепило веру в истинность учения.

Что ж, буддистам можно было от души позавидовать. А всем небуддистам – посочувствовать. Потому что у них феномен Итигэлова по-прежнему вызывал лавину домыслов, сомнений, вопросов. Небуддистов – а их на планете все-таки больше, чем буддистов – концепция Пустотности и прочие перлы чужой мудрости устроить не могли. Не могла устроить мистическая аура чуда. Это, отнюдь не молчаливое, большинство устроила бы только рационализация чуда. Большинство не возражало бы против разложения его на элементы и элементики, если бы такой анализ позволил подвести под чудо прочный материальный фундамент. И подвести его была обязана наука.