Максимилиан Волошин: Статьи о революции

– Вы, Monsieur Кондорсэ, – вы умрете на полу темницы: вы умрете от яда, чтобы избежать руки палача, от яда, который вы будете всегда носить с собой, – в те счастливые времена.

Сперва полное недоумение, но потом все вспоминают, что милый Казотт способен грезить наяву, и все добродушно смеются.

«Monsieur Казотт, сказка, которую вы здесь нам рассказываете, далеко не так забавна, как ваш „Влюбленный дьявол“. Но какой дьявол вплел в вашу историю эту темницу, яд, палачей! Что же общего имеет это с философией и царством разума?»

– Это совершится именно так, как я говорю вам. И с вами так поступят. Во имя философии, человечества, свободы и именно при царстве Разума. И это будет, действительно, царство Разума, потому что Разуму будут тогда посвящены храмы, и во всей Франции тогда даже и не будет иных храмов, кроме храмов Разума.

– Только я клянусь, – сказал Шамфор со своей саркастической улыбкой, – что вы-то, уж не будете одним из жрецов в этих храмах.

– О, я надеюсь. Но вы, monsieur Шамфор, который был бы вполне достоин быть одним из первосвященников, вы разрежете себе жилы двадцатью двумя ударами бритвы и тем не менее умрете только много месяцев спустя.

Все снова переглядываются и смеются.

– Вы, monsieur Вик д'Азир, вы сами не вскроете себе жил; но после шести кровопусканий в один день и после припадка подагры вы умрете в ту же ночь.

Вы, monsieur Николаи – вы умрете на эшафоте, – вы, – monsieur Бальи, – на эшафоте; вы, monsieur Мальзерб, – на эшафоте…

– Ну, слава Богу, – говорит Руше, – кажется, monsieur Казотт рассержен только на Академию. Он устраивает страшную резню, а я – хвала небу!..

– Вы! Вы умрете также на эшафоте.

– О! да он решил всех нас перебить, – кричат со всех сторон.

– Не я судил так…

– Ну, в таком случае мы будем под игом турок или татар…

– Нисколько… Я вам сказал – вами будет править одна Философия, один Разум.

Те, кто с вами будет поступать так, – все они будут философами, и в устах их будут звучать те же слова, те же фразы, что вы говорите здесь, они будут повторять ваши афоризмы и цитировать, как и вы, стихи из Дидро и из «Rucelle».

Присутствовавшие шептали друг другу на ухо:

«Разве вы не видите, что это сумасшедший? (так как он все время сохранял полную серьезность). –

– Разве вы не видите, что он смеется? Ведь вы знаете, что он всегда вводит фантастический элемент в свои шутки».

– О! да, – подхватил Шамфор, – но фантастика его не очень-то весела. Он только и думает, что о виселицах. И когда все это произойдет?

– Шести лет не пройдет, как все, о чем я говорю вам, будет совершено.

– Вот это действительно чудеса, – сказал Ла Гарп. – А меня вы совсем оставили в стороне?

– С вами случится чудо, почти настолько же невероятное, как и все остальные. Вы станете христианином и мистиком.

Крики изумления.

– О! – говорит Шамфор, – теперь я спокоен. Если всем нам суждено погибнуть только тогда, когда Ла Гарп обратится в христианство, то мы бессмертны.

– Вот поэтому-то, – говорит герцогиня де Граммон, – мы, женщины, – мы гораздо более счастливы, потому что с нами не считаются в революциях. Когда я говорю: не считаются, это вовсе не значит, что мы не принимаем никакого участия, но нас не трогают, наш пол…

– Ваш пол, mesdames, на этот раз он не защитит вас, и вы хорошо сделаете, если не будете ни во что вмешиваться. С вами будут обращаться как с мужчинами, не делая никакой разницы.

– Что вы нам рассказываете, monsieur Казотт? Вы пророчите нам о конце мира?

– Этого я не знаю. Но что я знаю очень хорошо, это то, что вы, герцогиня, вы будете возведены на эшафот. – Вы и много других дам вместе с вами. Вас будут везти в телеге с руками, связанными за спиной.

– О! я надеюсь, что в этом случае эта телега будет обтянута черным трауром.

– О! нет. И самые знатные дамы так же, как и вы, будут в телеге и с руками, связанными за спиной.

– Еще более знатные дамы! Что же, принцессы крови?

– И более…

Здесь заметное волнение пробежало по зале, и лицо хозяина дома нахмурилось. Все начали находить, что шутка зашла слишком далеко.

Madame де Граммон, чтобы разогнать неприятное впечатление, не настаивала на последнем вопросе и сказала шутливым тоном:

«Но вы мне оставляете, по крайней мере, исповедника?»

– О! нет, вы будете лишены этого. И вы, и другие. Последний из казнимых, которому будет оказана эта милость, это…

Он замолчал на мгновенье.

– Ну, кто же этот счастливый смертный, который будет иметь эту прерогативу?