Вера Мильчина: «Французы полезные и вредные». Надзор за иностранцами в России при Николае I

Теперь, когда мы проследили за геополитическими гипотезами и патриотическими декларациями, на которые вдохновила французских журналистов опубликованная в Лондоне брошюра, пора наконец открыть имя ее настоящего автора. Им был, разумеется, не упомянутый в ней Иван***, а человек с совсем другим именем и другой национальностью. Авторство брошюры удостоверяется одним из немногих сохранившихся ее экземпляров, который хранится в Британском музее; дарственная надпись читальному залу, сделанная на этом экземпляре, гласит: «с уважением от издателя (Л. Л. Савашкевича)». Леопольд-Леон Савашкевич (род. 1810) – публицист и историк, уроженец Польши, после поражения восстания 1830–1831 годов эмигрировал в Бельгию. Ученик Иоахима Лелевеля, представлявшего во Франции, а с 1833 года в Бельгии левое крыло польской эмиграции, Савашкевич выпустил в 1840-е годы на английском и французском языках несколько книг, посвященных отношениям Польши и Франции, причем первая из них, английская («Почему Восточный вопрос не может быть разрешен удовлетворительно, или Размышления о духе и призвании Польши и Франции»), вышла в 1840 году в том самом издательском доме Риджуэя, который выпустил брошюру о разделе Франции. Она, по всей вероятности, была дебютом Савашкевича. Дополнительным подтверждением вымышленного, памфлетного характера этого текста служит его идеологическое и стилистическое родство с другой продукцией лондонского издательского дома Риджуэя – многотомным изданием «Портфолио», которое Джеймс Риджуэй и сыновья выпускали в 1835–1837 годах.

Если бы в 1837 году выпуск этого издания не прервался на несколько лет, «Галльская конфедерация» смотрелась бы на его страницах более чем органично. Сборники «Портфолио» почти тотчас же переводились на французский язык и становились достоянием французской публики. Они включали в себя разнообразные дипломатические документы, извлеченные из русских, прусских, английских, французских архивов, а точнее преподносимые в качестве таковых. Издатели утверждали, что наилучшие доказательства подлинности этих документов содержатся в них самих, между тем правда и вымыслы во многих из этих документов перемешаны – где искусно, а где и не очень: например, анонимный автор статьи о последних днях императора Александра (в томе 5 за 1837 год) довольно прозрачно намекает на то, что Николай в 1825 году ускорил смерть Александра I, а затем руками графа А. Ф. Орлова отравил великого князя Константина Павловича. Последний слух циркулировал в Европе и нашел отражение даже на страницах книги Кюстина, однако не имел никакого отношения к реальным обстоятельствам смерти великого князя Константина Павловича, скончавшегося от холеры.

Дарственную надпись на экземпляре лондонской брошюры, позволяющую установить авторство Савашкевича, обнаружил французский библиограф Жан Маршан, напечатавший об этом специальную статью в 1960 году. Казалось бы, к этому времени страсти улеглись и можно было не сомневаться в том, что Савашкевич создал один из многочисленных псевдодокументов памфлетного характера, призванный заклеймить агрессивную политику России. Но и серьезный библиограф ХХ века, подобно английским и французским журналистам века предшествующего, начинает рассуждать в духе «нет дыма без огня». Вполне возможно, пишет он, что Николай все-таки заказал написание подобного документа и решил сохранить его в своем архиве с тем, чтобы использовать если не сейчас, то в будущем. Доказательства же «авторства» императора Маршан приводит не менее фантастические, чем сам проект: план секретный – а Николай I любил секретные бумаги; в документе пометы на полях – а царь любил делать такие пометы. И вдобавок в тексте указаны номер дела и название папки – разве может такой документ быть вымышленным?!

Репутация Российской империи как агрессора была такой стойкой, а вера французских журналистов в наличие у России агрессивных планов по отношению к Франции была так велика, что откровенно памфлетный характер брошюры о Галльской конфедерации не мешал некоторым французским читателям верить в ее подлинность и в 1838 году, и 120 годами позже.

Впрочем, не только спустя 120 лет, но даже спустя полгода об этой брошюре уже мало кто помнил. В случае с лондонской брошюрой события в журналистском мире развивались примерно так же, как с мнимым письмом Николая I к князю Ливену, рассмотренным в предыдущей главе: в течение нескольких июльских дней все парижские газеты только и толковали что о «разделе Франции», выясняли отношения, сводили счеты с Россией и с собственным правительством – с тем чтобы через несколько дней бросить эту тему и вовсе о ней забыть. Какой бы страшной ни казалась Россия, она все-таки занимала первые страницы парижских газет и умы французских газетчиков отнюдь не всегда – а лишь когда для этого возникал, говоря современным языком, «информационный повод».