Вадим Цымбурский - Кто вы, генерал Панаев?

Кто может — пусть с текстом в руках это истолкование опровергнет и объяснит, как все рассмотренные моменты вместе взятые могут быть согласованы с мыслью об отражении в повести Кабакова антиперестроечного консервативного переворота.

Почему же еще в 1989-м не была допущена хотя бы возможность увидеть в "Невозвращенце" не предупреждение об опасности "генеральского заговора", а жестокий дистопический памфлет на идеалы наших демократов — вплоть до теоретиков "реформаторского авторитаризма"? Я надеюсь, что возможность такого прочтения мой анализ показал вполне определенно.

Надо признать, что сюжет прорыва к власти сквозь грязь, а местами и кровь, не мафии и не фашистов-по Кургиняну, а просто новой генерации "серых парней", с криками о низвержении партократии утверждающих диктатуру, совершенно не предусматривался стандартной демократической сюжетикой. Ведь наши демократы твердо убеждены, что ненавистная компартия является "руководящей и направляющей силой советского общества, ядром его политической системы, государственных и общественных организаций".

Не на этом ли представлении построена классическая "Номенклатура" Михаила Восленского, которая, появившись в московских книжных магазинах осенью после путча, выглядела отчаянно устаревшей, поскольку в те же осенние месяцы стало ясно: та же советская система может существовать без партийного ядра. Существовать как чистая диктатура: на треть управленческая, на треть милицейская, на треть ресурсно-распределительная. Диктатура, способная работать на себя самое, не прибегая к дублированию своего аппарата аппаратом диктатуры партийной.

До сих пор концептуальная беспомощность перед этой картиной то и дело вызывает к жизни метафору "замаскированной партократии". Утверждение в рамках демократической идеологии подобной версии масонского мифа лишь выдает полную неподготовленность нашего мышления к нынешнему опыту — той неготовности, которая как раз и побуждала вычитывать из текста Кабакова с его то лобовыми, то полуприкрытыми отсылками к истории большевизма, предупреждение демократа о грозящем необольшевистском перевороте — "метастазе".

Нынешний опыт диктует восприятие этого текста в ином ключе — как либерально-консервативного памфлета на воцаряющуюся с именем "демократии", последнюю, псевдотехнократическую фазу в истории общества, некогда созданного бюрократической революцией большевизма. Это та фаза, когда система пытается выжить, отбрасывая и идеологию коммунизма, и воплощавшие ее подструктуры — в пользу самодовлеющего манипулятивного и распределительного властвования, откровенно деидеологизированного или готового оперировать любыми прагматически привлекательными идеологемами (националистическими, религиозными, демократическими и так далее).

Впрочем, возникает подозрение, что вопреки Максу Веберу в условиях общества с крайне ограниченными ресурсами подобная система способна длительное время функционировать и без особого харизматического освящения извне, заменяя харизму отсутствием альтернативы у подавляющей массы населения, да еще прагматическими ориентировками типа: "Все мы в одной лодке, ребята!", "Некогда дискутировать, господа парламентарии, сеять надо!", "Не до критики, главное — к зиме подготовиться", "В это трудное время правительство рекомендует воздерживаться от праздников (забастовок, демонстраций, излишних вопросов и т. д.)".

Все остальное сделает ценовая и фискальная политика, предотвращающая появление в представимые исторические сроки сколько-нибудь широкого слоя людей, экономически независимых от "демократуры".

Не так важно, что сбудется, а что нет из кошмаров "Невозвращенца", — написанное Кабаковым исполняется во времени уже тем, что время все полнее вводит нас в его текст. Чем хаотичнее реальность, тем меньше хаоса в прочтении "Невозвращенца": не повод ли увидеть в бытовом аде наших дней изнанку неизбежного интеллектуального чистилища?