Нурали Латыпов - Ислам и мир - восток глазами классиков

Исмагил Шангареев

Во многом именно так. Но было бы неправильно думать, что не было других факторов, приведших Пушкина к «Подражаниям Корану». Я ознакомился с большим количеством литературы и пришёл к выводу, что уже XVIII веке существовало твердое убеждение, что Пушкин всё время находился в поисках духовных смыслов бытия. В этой связи, позволю себе процитировать авторов тех лет. Так, в книге «Пушкин в Александровскую эпоху» (1874) первый биограф великого поэта Павел Анненков высказал предположение, что у автора «Подражаний» в «выборе оригинала для самостоятельного воспроизведения была ещё другая причина, кроме той, которую он выставил на вид».

Нурали Латыпов

Здесь я с вами согласен. Анна Гирей – это духовный порыв, но думается, нечто внутреннее, нечто существенное уже связывало Пушкина с Кораном.

Исмагил Шангареев

Анненков считает, что Коран стал знаменем, «под которым он проводил своё собственное религиозное чувство». Спустя несколько лет в 1882 году Александр Незелёнов пишет, что видит в «Подражаниях» «согревающую» их «религиозную мысль». В 1898 году Николай Черняев утверждает: «…как это ни странно, Коран дал первый толчок к религиозному возрождению Пушкина и имел поэтому громадное значение в его внутренней жизни».

Нурали Латыпов

В свете сказанного особый интерес вызывает, как трактовал «Подражания Корану» Дмитрий Овсянико-Куликовский, подчеркивая, что: «Эта религиозная лирика не может быть названа ни библейской (древнееврейской), ни христианской, никакой-либо иной, кроме как мусульманской, и притом не вообще мусульманской, а специально той, которая возникла и звучала в проповеди Магомета в эпоху возникновения его религии».

Исмагил Шангареев

Последнее замечание имеет принципиальное значение в свете духовно-религиозного опыта обращения Пушкина к основам ислама. Можно сколь угодно долго рассуждать о том, был ли это религиозный порыв или поэтическое откровение гения, одно бесспорно, Пушкин несет нам основы традиционного ислама, без искажений и сомнительных интерпретаций.

В этой связи выглядит вполне естественным, что в 90-х годах XX века в «мусульманских» республиках России и в некоторых московских изданиях появились публикации, рассматривающие «Подражания Корану» как свидетельство того, что Пушкин тяготел к исламским духовным ценностям не только как поэт, ищущий новые сюжеты.

По сути он первым в русской среде, в православном мире, со всей мощью своего гения обратился к духовным смыслам Корана.

Нурали Латыпов

Да, это был действительно порыв в поисках небесных откровений. Порыв и вдохновенный труд. В ноябре 1824 года, недавно прибывший из южной ссылки, Пушкин пишет из Михайловского в Петербург своему брату Льву: «Я тружусь во славу Корана…» Что это значило, Льву было понятно, ибо он знал – ещё в октябре уже прославившийся в России своими стихами поэт приступил к «Подражаниям Корану».

Исмагил Шангареев

Насколько известно из работ по истории литературы, в те дни на столе Пушкина лежал перевод Корана, сделанный с французского языка Михаилом Веревкиным. Конечно, это был не лучший перевод. В нём было много неточностей, но ради справедливости надо признать, что Веревкин, как позднее казанский востоковед Гордей Саблуков, всеми силами души пытался донести неземную поэзию Корана.

Готовясь к нашей беседе, я сделал выписку из его предисловия к этому переводу. «Слог Аль-Корана, – пишет Веревкин, – везде прекрасен и текущ, паче же на местах подражательных речениям пророческим и стихам библейским: впрочем, есть сжатый, нередко же и тёмный, украшенный риторическими фигурами по вкусу народов восточных; но приманчив по изражениям замысловатым и много значащим. Где же пишется о величии божием, божественных его свойствах, высок и великолепен, хотя и сочинён прозою. Наречия важные оканчиваются рифмами, для коих иногда прерываем или переносим бывает смысл от строки в другую и подаёт поводы ко многим повторениям того же самого, весьма неприятным в переложении на чужой какой-либо язык. Посему-то трудно разуметь Аль-Коран… Чудные происходят действия искусства от выбора слов и оных расположения, ибо оным, подобно музыке, как бы очаровывается слух».

Нурали Латыпов

Действительно, слушая этот фрагмент предисловия Михаила Веревкина к переводу Корана, нельзя не отметить его искреннее восхищение неземным слогом Корана, который «подобен музыке». Это очень важно, когда переводчик так относится к тексту. И несомненно, что очарование Веревкина стало для Пушкина неким метафизическим ориентиром в работе над текстами Корана, которые он подобрал и выстроил в особой, незаметной для непосвященного глаза, последовательности. Это было его неповторимое прочтение Корана, яркая попытка передать небесные смыслы ислама.