Ирина Емельянова - Поименное. Незабытые лица (сборник)

Из дневника

14 апреля 2000 года

День рождения Аси

Собралась старая гвардия – Мелетинские, Гриша Померанец, Юля Живова, Дима Янков, Исин друг по лагерю (второй раз его у них вижу), Волосовы… И я, как вечное нацменьшинство (впрочем, друг, кажется, тоже «лапоть»). Вспоминали сначала войну. Какой неслыханной отвагой отличался, оказывается, Гриша (что очень на него похоже), как он был ранен, как рвался из госпиталя и был снова отправлен в действующую армию. Как Елеазар Моисеевич, пошедший на фронт добровольцем, сразу попал в окружение, как ему пришлось выводить из окружения свой отряд (он был лейтенантом), как в конце концов, после холода и голода, он вдруг понял, что его отряд непрочь сдаться немцам, как вышел он на немецкий патруль, и немец, поняв, конечно, что он еврей, сделал вид, что верит, будто он армянин, и отпустил его. И как потом за это самое окружение он был приговорен СМЕРШем к вышке… Мне оставалось только молчать.

Но когда заговорили о лагерях, тут и я взяла слово. Я попросила их ответить на конкретный вопрос: что испытывал каждый, очутившись с деревянным чемоданом или с мешком, как я, перед закрытыми воротами зоны, на свободе? Я свое чувство помню очень отчетливо. Страшная раздвоенность. Там, в зоне, осталась мама, без конца болеет, ей еще шесть лет сидеть. Остались несчастные старухи (Баркова, Санагина, Дора Борисовна). Литовские девочки, с которыми подружилась, «свидетельница» Зося, славная добрая украинка, бросавшая мои записки Вадику, ей тоже сидеть еще шесть лет, и это после немецкого лагеря! А я – вольная птица. И был другой страх – что ждет в Москве? Стояла я со своим мешком, и не хотелось мне двигаться «в сторону свободы», пока остановившийся около меня «газик» не предложил подвезти до Зубовой Поляны, где выдавали паспорта. «Что это вы такая невеселая? – спросил меня шофер. – Не хочется домой? Понравилось у нас?» – «Не хочется!»

И Ася, и Юля возмутились: «Да ты просто дурочка! Тебя вся Москва ждала!»

– Ну а ты? – спросила Ася у Иси. – Ты что чувствовал?

– Я? Я – счастье. Я знал, что буду счастлив.

Париж, 2013. Опубликовано в кн. И. Фильштинский. «Мы шагаем под конвоем». М.: Возвращение, 2014

Из дневника

Ноябрь 2010 года

Собираемся с подругой Дитой в Израиль. Я двадцать лет не была в этой стране. Даже больше – 21. И тянет, и боюсь увидеть постаревших изменившихся друзей, с которыми, может быть, трудно будет найти общий язык. А сама страна? Ее единственные в мире холмы, иудейская долина… Не застроили ли их? Зовут мои любимые читатели из Кфар Сабы, просят выступить в их клубе (их руководитель, Карл Штивельман уже звонил), Боря и Лида Подольские ждут, буду жить у них, наметили план поездок, может, и на кладбище, где похоронена Инесса, любимый наш Учитель, выберемся, покупаемся в Средиземном море. Да и другие есть – Юрочка М., Давид Маркиш, Света Шенбрунн, Майя, родственница, она уже старушка, посидим с ней, вспомним ОВ, Митю, Валю, Митиного сводного брата, ее мужа… Решила поехать.

Борис Подольский, заключенный лагеря 385/17, Мордовия, 1960 г.

Дита заказала нам билеты на две недели, летим вместе с ней, хотя у нее другие друзья и другие планы. В Тель-Авиве наши пути разойдутся, а меня, надеюсь, встретят Подольские. Как раз на днях Лида прислала свою книгу – это настоящая сага об их огромном роде, страшная история гибели части семьи – в погромах, нацистских рвах, лагерях, поговорим. А Боря, Борька, ныне Барух, прославленный филолог, профессор, автор лучших учебников по ивриту, знаток всех на свете языков – с ним столько связано! Он – гениальный полиглот. Все языки ему подвластны – и древнеэфиопский, и какой-то амхарский, и хинди, и арабский, и фарси…

В лагере (и в Тайшете и в Мордовии) я была с его мамой, Дорой Борисовной, «сионисткой», она отсидела 7 лет от звонка до звонка за свои попытки донести до мира правду о положении евреев в СССР. А Боря, инициатор встреч с израильтянами, «передатчик материалов» (встречался с работниками израильского посольства в синагоге на улице Архипова), был осужден на пять лет, мальчиком, с первого курса взяли (как раз хинди учил в МГУ), отбывал заключение неподалеку, в соседней с нами зоне. Дора Борисовна, румяная, круглолицая, всегда в пуховом платке и смешных толстых очках, само добродушие – а оказалось, чудом избежала «высшей меры» – судили их «группу», в которую входил ее муж, отец Бори, и сын, сначала военным трибуналом! Потом все же переиграли, ей с мужем дали по 7 лет, Боре – 5. Не просто «изменническая деятельность», а также «использование национальных предрассудков!» Так в приговоре. Салтыков-Щедрин не придумает лучше.