Андреас Патц - Искренне ваш…

Самое ценное для меня заключается в том, что именно в Германии я встретился с моим Спасителем, Иисусом Христом. Непросто было освободиться от оков греха. Много было сомнений и переживаний. Я и раньше слышал о Господе, но всегда сомневался, ждал чего-то еще…

Но однажды в моей душе произошел переворот. Накануне я много думал о вечной жизни, спасении… И вот однажды сел я на велосипед и отправился к своему православному другу Сергею Сергеевичу Дружинину. Ехал с твердым намерением спросить у него совета: идти мне к баптистам каяться или нет?

Еду, и вдруг на тротуаре увидел сигарету. А до этого уже не курил недели две. И такое у меня появилось вдруг искушение остановить велосипед, поднять этот окурок и докурить! Фильтр у сигареты был красный от губной помады: вероятно, курила американка (это было на территории американской зоны). Я взял этот окурок, а спичек нет. Стою и сам с собой разговариваю: Кто ты, Николай? Человек ты или нет? Кто кого курит: ты сигарету – или сигарета тебя? Размышляя так, я смял сигарету и растер ее в порошок, в пыль. Бросил ее и поехал не к Дружинину, а на собрание к баптистам. Приехал с опозданием. Вошел во двор и услышал пение:

Я понял, что этот голос зовет сегодня именно меня!

Российские новости радио ловит даже в Калифорнии

После покаяния я в течение полугода посещал Дружинина. Рассказывал ему о Спасителе, открывал свое сердце, свои переживания. А у него никакой реакции, ни положительной, ни отрицательной, только слушает, да жует. Спрашиваю: хочешь, помолимся? Он говорит: «Ну, помолись». Я рассказал брату Голусьянсу о Сергее, говорю:

– Это друг мой, в плену вместе были. Брат Голусьянс советует:

– Ты все-таки не оставляй, не бросай его, посещай, проверяй «температуру».

И вот однажды пришел я с работы, сижу. Вдруг – стук в дверь. Открываю. Стоит Сергей в дверях:

– Можно?

– Пожалуйста, Сергей Сергеевич, – приглашаю. Он заходит и с порога обнимает меня, плачет:

– Брат дорогой! Я отдал свое сердце Господу! Я ехал к тебе, вспоминал наши беседы о Боге и думаю: «помолюсь Господу!» Свернул в поле, где росла рожь, чтобы никого рядом не было, встал на колени, и только сказал: «Господи!», как сразу полились слезы.

Сергей живет сейчас в Чикаго. Он, кстати, очень хороший поэт! Я посещал его недавно и мы много беседовали.

Очень хорошие воспоминания о Германии остались у меня также в связи с работой в миссии «Свет на Востоке». Около двадцати лет я сотрудничал с этой миссией. Ее сотрудники делают великое дело для нашего народа. Я видел, как они трудятся. Каждый год я приезжал на три-четыре недели в Германию, посещал церкви. Это меня вдохновляло, и я старался, как мог, помогать миссии. Теперь, конечно, я уже старик, но все равно продолжаю поддерживать миссионеров молитвенно. Кроме того, по мере времени и сил участвую в издании журнала «Вера и жизнь».

– А как насчет немецкого языка? Помните еще?

– Да. Я читаю по-немецки, кое-что понимаю. Если предложение состоит из пяти слов, и три из них я знаю, то о значении остальных могу догадаться. Бывает, в словарь загляну, если что-то непонятно. Разговаривать после стольких лет без практики, конечно же, очень трудно. Словом, Deutsche Sprache – schwere Sprache [1] Немецкий язык – язык тяжелый (нем.) . ( Смеётся .) Вот так-то, брат.

– Николай Александрович, что Вы пожелаете читателям «МХГ»?

– Читать побольше. Для пользы души.

О теле мы всегда заботимся: как немножечко проголодался, так уже ищешь, где перекусить, как хлебушка перехватить или водички, чтобы утолить голод или жажду. Мы должны иметь духовную жажду. Каждый верующий человек должен иметь постоянный аппетит к духовному хлебу.

Мое пожелание всем издателям – чтобы вы давали вашим читателям духовный хлеб, которым является наш Иисус Христос. Он сказал: «Я есмь Хлеб жизни». И в газетах, и в журналах и в литературе, которую вы издаете, надо давать читателю не просто «чтиво», чтобы он немного почитал и развлёкся, а настоящую пищу для души, чтобы каждый читающий мог видеть в вашем издании зерно истины, получил из него духовное подкрепление. Это очень важно!

…Наша беседа закончилась, догорели дрова в камине. Я возвращался назад, «в Америку», и думал: «А душа-то у Николая Александровича действительно русская!» И это видно не только из того, что каждый вечер не забывает он включить на радио русскую волну и послушать последние известия. В гостеприимном доме поэта всё живет Россией, в кабинете письма из России занимают целый угол. Писем целая гора – в буквальном смысле! И ни одно из них не остается без ответа. Мне показалось, что за авторов этих писем Николай Александрович переживает больше, чем за себя самого: он ежедневно молится о них вместе с супругой.