Б Чехонин: Журналистика и разведка

Антиеврейские настроения в нашей студенческой среде сравнительно быстро пошли на убыль. Особенно когда в круговерть расправ стали все чаще попадать твои однокашники не только еврейской национальности. Маразм крепчал. Память возвращала историю следователя Мишагина и других жертв того времени. Из аудиторий один за другим стали исчезать люди. Их товарищи потом шепотом рассказывали об арестах. В конце пятидесятых я встретился в Москве с Майей, бывшей студенткой персидского отделения. Ее реабилитировали, приняли в партию, восстановили в институте, носившем уже другое название. В кафе Дома Дружбы мы заказали бутылку вина и вспомнили прошлое. Майя рассказала об ужасах северных лагерей. Ей помогло выжить на зоне лишь то, что судьба наградила артистическим даром и помогла стать звездой художественной лагерной самодеятельности.

ЗА КОЛЮЧЕЙ ПРОВОЛОКОЙ ЛАГЕРЕЙ

Сегодня, когда спустя полвека думаешь об отшумевших сороковых годах, чаще всего вспоминается иная веха студенческих лет - языковая практика. Признаюсь, с позиций тех лет нынешнему молодому поколению японоведов, в том числе моим сыну и дочери, можно лишь позавидовать. Вот уже много лет студентов японского отделения Института стран Азии и Африки (так называется бывший наш вуз) посылают на практику в Японию, где они в течение года совершенствуют языковые знания, постигают историю, культуру, национальные традиции, особенности местного образа жизни. Нам о такой практике не приходилось мечтать. После третьего курса в особом отделе нашего института за железной дверью мы заполняли специальные анкеты. Заполняли не все, а лишь те, кто прошел предварительный отбор. Спустя месяцы строгой фильтрации в органах контрразведки, куда руководство института представляло наши документы, прошедшие проверку счастливчики направлялись работать переводчиками в лагеря японских военнопленных. Их насчитывались сотни. После капитуляции Японии в советском плену оказалась практически вся Квантунская армия - около полумиллиона солдат и офицеров.

Разные это были маршруты, так же как и сами лагеря. Одним студентам предстояло практиковаться в Подмосковье, другим в Казани, республиках Средней Азии, на Дальнем Востоке. Неодинаковыми были и условия практики. Мы завидовали тем, кто попадал в обычные лагеря. Пленные там расконвоированы, передвигаются по улицам без традиционной охраны автоматчиков и немецких овчарок. В таких лагерях у переводчиков нет никаких забот, кроме языковых. Нам же с Юрой Козловским, ставшим впоследствии видным ученым, специалистом по японской философии, крупно "повезло". Летом 1948 года нас направили работать на Дальний Восток в небольшой шахтерский городок Сучан, ныне Партизанск, в лагерь "строгого режима".

Восемь дней едем на третьих полках общего вагона. На станциях в Сибири стоят товарные эшелоны, везущие куда-то людей. Вот они, их пассажиры: длинная вереница женщин с коромыслами на плечах под охраной автоматчиков и собак протянулась от товарняка к станционной колонке с водой, дети, старики, просящие из открытых дверей вагонов хлеб у пассажиров "гражданских поездов". К ним не подойдешь, рискованно даже бросить кусок издалека. Охрана строго пресекает любые человеческие контакты. Женщины, дети, старики - члены семей бандеровцев с Западной Украины. Их насильственно переселяют в Сибирь и на Дальний Восток. Жуткую картину дополняют покосившиеся дома редких деревень, бедно одетые, голодные местные жители. Последствия войны чувствуются и здесь, за тысячи километров от мест, где по стране прокатился огненный ураган Отечественной войны.

В Сучане нас встречают высокие терриконы шахт, маленькие домики, утопающие в зелени садов, и колючая проволока лагеря. Сопровождающий офицер поселяет нас в крохотной комнатке одноэтажного деревянного барака. Обстановка нехитрая: две железные кровати с ватными матрацами и серыми солдатскими одеялами, древний стол с двумя стульями и подслеповатое оконце. Зато у вас есть важное преимущество, утешает провожатый,- близко от лагеря.

Лагерь действительно рядом. Из окна видны тройные ряды колючей проволоки. Между ними мертвая зона. Там дежурят собаки, и через каждую сотню метров вышки с автоматчиками. Невольно ловишь себя на мысли: отсюда не убежишь. Стоит незнакомцу приблизиться к колючему заграждению, как с вышки раздается окрик "стой, кто идет!". Не дай бог промедлить с ответом, рискуешь получить пулю.

Офицер знакомит с сутью предстоящей работы и распорядком дня: