Сергей Пархоменко: Все сначала

Дальше другой бы пошел по пути традиционных вареников, слепленных полумесяцем, с косичкой по краю, — и стал бы вырезать кружочки тонким чайным стаканом. Но мы поступали иначе: брали широкую чайную чашку, чтобы заготовки выходили побольше, а начинки в них умещалась не чайная ложка, а полная столовая. И никаких пошлых защипов: края нужно было аккуратно собрать вверх мелкими складочками и залепить, закручивая, в плотный узелок, чтобы получились этакие хинкали — ну, может быть, чуть помельче традиционных. Да, и прежде чем раскладывать начинку по тесту, не забыть еще тщательно отцедить от вишни накопившийся сироп: он очень пригодится в решительный момент.

Готовые вареники осторожно опускали в широкую кастрюлю с подсоленным кипятком, варили минут семь-восемь и аккуратно вынимали шумовкой практически немедленно, как только всплывут. Оставалось в последний момент замешать соус: отцеженный от вишни сироп слегка разбавить водой, в которой кипели вареники, добавить ложку муки и уварить, помешивая, до некоторого загустения. А вынося к столу, уже в соуснике, вмешать несколькими круговыми движениями в этот чуть остывший крем еще и стакан сметаны…

Когда киношники проглотили по первой порции рашен дамплингов, щедро облитых сметанным соусом, напряжение в атмосфере явно разрядилось, и пошел оживленный разговор. Русская интеллигентная массовка подступила к гостям с разговорами о насущном. Не прошло и трех минут, как кто-то задал Брандауэру вопрос о Кафке. Интересовались ли у Коннери чем-нибудь божественным, я не слышал, но о Горбачеве, о только что выведенных из Афганистана советских войсках, о разоружении и о том, что американцам не надо было бы тратить столько сил, чтобы отправить какого-то мудака на Луну, он точно говорил. Он ведь человек с Запада — и должен понимать в таких делах.

Это был июль восемьдесят девятого года. Господи боже! Всего-то и навсего.

Фильм The Russia House по роману Джона Ле Карре вышел в прокат зимой 1990-го и имел по всему миру большой успех. Почти одновременно с этим в Москве открыли первый “Макдональдс”. Сцена на дачной веранде в Переделкине, где Шон Коннери разглагольствует о международной политике, а Брандауэр слушает его в толпе русских интеллигентов и постепенно напивается, в фильме сохранилась, но Шепизи урезал ее буквально до двух с половиной фраз.

Четыре года спустя, жестокими весенними холодами 93-го, вишни за нашим дачным гаражом начисто вымерзли.

ЛЕТНИЕ ВАРЕНИКИ С ВИШНЯМИ ПОД СМЕТАННЫМ КРЕМОМ

(на шестерых)

1 кг спелых темных вишен

200 г сахара

600 г муки (и еще немного — для подсыпки на стол и в соус)

3 яйца

Стакан ледяной воды

Соль

250 г сметаны

Площадь Сан-Хуан-де-Диос, Камагуэй, Куба

Центральным экспонатом местного исторического музея оказалось масштабное полотно, изображающее генерала Максимо Гомеса в тот майский день 1873 года, когда он принял на себя командование военным округом провинции Камагуэй, а также знаменитым кавалерийским корпусом, подвиги которого и прославили генерала как одного из виднейших полководцев Десятилетней войны с Испанией за независимость Кубы. Генерал Максимо Гомес был изображен, разумеется, в виде двухметрового гренадера, упирающего огромную шпору на огромном ботфорте в бок циклопического битюга. На голове генерала была широкополая шляпа, за плечами развевался плащ, делавший героя окончательно неотличимым от Зорро в исполнении Дугласа Фэрбенкса. Вот только на лице его несколько неожиданно смотрелись висячие усы с узенькой бороденкой, напоминающие какого-нибудь провинциального интеллигента вроде нашего Мичурина.

Неожиданности, впрочем, на том не заканчивались. Неподалеку от героического полотна обнаружилась стеклянная витрина, в которой был выставлен тот самый плащ. Судя по нему, генерал Максимо Гомес был в действительности сухоньким узкоплечим мужчинкой ростом чуть ниже метра шестидесяти. Под плащом в той же витрине виднелись трогательно потертые замшевые полусапожки генерала, на вид — размера тридцать шестого, не более. Однако экспонат из соседней витрины окончательно развеивал всякое недоумение посетителя. Здесь был выставлен именной револьвер героя. И я вам скажу, доктор Фрейд бы такому револьверу сильно порадовался, ибо клиническая картина открывалась при его осмотре на всю свою глубину. Револьвер был чудовищного размера, с шестигранным стволом длиной в полметра и представлял собою идеальную модель гипертрофированного мужского самолюбия в натуральную генеральскую величину.