Н Черная - В мире мечты и предвидения

Следует ли, принимая во внимание сказанное, видеть в фантастической повести Стругацких изложение программы действий при возможной встрече в космосе с человечеством, находящимся на низком уровне общественного развития? Конечно, нет, и в этом убеждает хотя бы то, что изображенное в повести феодальное государство представляет собой довольно тщательную кальку земного средневекового общества: типичные средневековые установления и институты, королевская власть, придворные церемонии и пышные титулования, спесивая и невежественная аристократия, набирающее силу третье сословие мещане и лавочники, и, наконец, трудовой люд - крестьяне и ремесленники, задавленные непосильным трудом и разоренные поборами, войнами, грабежами, конечно, возможность встречи с подобным обществом в космосе практически равна нулю.

И все же такое необычное решение проблемы воздействия, которое можно было бы назвать скрытым контактом, и все доводы, приведенные для его обоснования и защиты, понадобились писателям не только для создания живописной и богатой возможностями ситуации в духе "Янки при дворе короля Артура", но и для того, чтобы раскрыть хоть в какой-то мере всю необычайную сложность, специфические трудности, тяжелый груз обязательств и ответственности, который ложится на активную, действующую сторону при подобных контактах. Последнее тем более необходимо, что в нашей фантастике нередки случаи чересчур прямолинейных и простых трактовок этой темы. Так, например, рассказ М. и Л. Hемченко "Случай на полуострове Маяковского", в котором изображается неудачная смехотворная попытка посланца Ватикана обратить в католичество аборигенов Венеры - венантропов, живущих первобытнообщинным строем завершается констатацией успехов советской научной делегации, завязавшей контакты с венантропами: вскоре после неудачной миссии католического священника подросток - вен Йоф возвращается на Венеру после окончания Батумского сельскохозяйственного техникума. "Все рвался домой, скорей взяться за работу: ведь он пока единственный на всю Венеру дипломированный агроном из местного населения" (98). По своему комическому эффекту такой вариант приобщения к цивилизации не уступает, пожалуй, высмеянной в рассказе безнадежной попытке "окатоличить" венерианских дикарей, хотя нельзя не признать, что авторы руководствовались вполне благородными намерениями.

Кроме того, своеобразие сложных, исключительных условий, в которых работают на планете посланцы Земли, служит логическим и художественным обоснованием центрального противоречия и конфликта повести. "Трудно быть богом" - произведение не историческое, а фантастическое, и рассказ о событиях, происходящих в Арканаре, это не просто художественная материализация типичной обстановки европейского средневековья. Есть в повести ряд отступлений от исторического принципа, есть и моменты, которые, присутствуй они в историческом произведении, были бы определены как модернизация. Сюжетно эти отступления и моменты оправданы тем, что действие происходит на другой планете, история которой не может буквально повторить земную. Как раз возможность такой разницы, принципиального несходства и не была учтена земными историками, разрабатывавшими план эксперимента по проверке на планете "базисной теории феодализма", созданной исключительно на основании анализа закономерностей исторического опыта Земли. Hо вот в какой-то момент участник эксперимента историк Антон, а для жителей Арканара - дон Румата Эсторский - осознает, что "положение в Арканаре выходит за пределы базисной теории" (99) и что назревает то, чему нельзя подыскать точной аналогии в истории Земли и что условно можно охарактеризовать как средневековый фашизм. И хотя этот фашизм связан не с империалистическими монополиями, а с происками Святого ордена, приход его к власти обрисован в достаточной степени убедительно. Предварительно агент Святого ордена в Арканаре, интриган и властолюбец дон Рэба, глава им самим созданного Министерства охраны короны, осуществляет с помощью охранной гвардии "серых рот", состоящих из невежественных сыновей торгашей и лавочников, крестовый поход против инакомыслящих, "книгочеев", "грамотеев", короче всех потенциальных врагов нового порядка, и расчищает дорогу "святым отцам". Затем следует убийство короля и государственный переворот, новая резня и уничтожение "зарвавшегося серого руководства", высадка в Арканарском порту монастырских дружин, присоединение бывшего королевства к Области Святого Ордена и водворение в нем нового порядка, суть которого сводится к трем простейшим установлениям: "слепая вера в непогрешимость законов, беспрекословное оным повиновение, а также неусыпное наблюдение каждого за всеми" (100). Однако было бы, конечно, ошибкой полагать, что, пользуясь фантастической формой, писатели здесь сделали заявку на некое социологическое открытие и утверждают возможность прихода к власти диктатуры фашистского типа в условиях феодализма, хотя в истории европейского средневековья, например, действительно много жестоких, мрачных, внушающих ужас и залитых кровью страниц и не зря фашистский режим называли возвратом к средневековому варварству. Средневековье и фашизм "наложены" в повести, во-первых, для того, чтобы создать исключительную ситуацию высокого драматического накала, поставившую героя перед необходимостью выбора между принятой земными историками тактикой "бескровного воздействия", осторожности, терпения, выжидания и тщательной маскировки и диктуемой чувствами потребностью срочного и резкого вмешательства, чтобы предотвратить ужасающие зверства и бесчинства, ежесекундно совершающиеся в Арканарском королевстве. Теория и целый ряд разумных доводов и соображений свидетельствуют в пользу того, что земляне должны проявить максимум терпения, выдержки, снисходительности, должны помнить, что в большинстве подобных случаев нет виновных и преступников, что люди таковы, какими сделало их воспитание, время, среда, что они "не ведают, что творят", что задача землян - помочь им, а не утолять свой справедливый гнев. Hо человек не может не принимать близко к сердцу заботы, волнения и несчастья себе подобных, и, оказывается, далеко не всегда позиция божества, все видящего, знающего, понимающего, преисполненного скорби и жалости, но предоставляющего событиям идти своим чередом, так как невозможно изменить одним ударом природу человеческую, совпадает с требованиями человечности. "Братья мои, подумал Румата. Я ваш, мы плоть от плоти вашей. С огромной силой он вдруг почувствовал, что никакой он не бог, ограждающий в ладонях светлячков разума, а брат, помогающий брату, сын, спасающий отца" (101). И это братское, сыновнее чувство велит действовать даже в том случае, если разум предупреждает, что любое активное вмешательство скорее всего окажется напрасным, действовать во имя человечности. Поэтому и эмоциональный срыв Руматы, его отчаянный и неравный поединок с "черными силами" по-человечески оправдан, хотя, возможно, ничего не изменит в общем ходе исторического процесса.