“1. Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я медь звенящая, или кимвал звучащий.
2. Если имею дар пророчества и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, то я ничто.
3. И если я раздам все имение мое, и отдам тело свое на сожжение, а любви не имею — нет мне в том никакой пользы.
4. Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится.
5. Не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла.
6. Не радуется неправде, а сорадуется истине.
7. Все покрывает, всему надеется, все переносит”.
Может, подчеркнул эти строки мой дед, а может, другой осужденный до него. Но на чистой странице последней обложки стершимся грифельным карандашом написана молитва “Символ веры” — “Верую во единого Бога Отца Вседержителя…” Это уж точно писал мой дед: его почерк.
Отечественный архив
“Куда история свой направляет шквал!..”
Полвека назад, в год антисталинского ХХ съезда, ушел из жизни известный переводчик и не слишком известный поэт Георгий Шенгели.
Он издал 15 книг стихотворений, переводил Байрона, Гюго, Бодлера, Верхарна, Леконта де Лилля. Писал книги по теории стихосложения. Был современником и собеседником всех знаменитых поэтов серебряного века. И писал на склоне лет.
Он знал их всех и видел всех почти:
Валерия, Андрея, Константина,
Максимильяна, Осипа, Бориса,
Ивана, Игоря, Сергея, Анну,
Владимира, Марину, Вячеслава
И Александра — небывалый хор,
Четырнадцатизвездное созвездье!
Что за чудесный фейерверк имен!
Какую им победу отмечала
История? Не торжество ль Петра?
Не Третьего ли Рима становленье?
Не пир ли брачный Запада и русской
Огромной всеобъемлющей души?
Он знал их всех. Он говорил о них
Своим ученикам неблагодарным,
А те, ему почтительно внимая,
Прикидывали: есть ли нынче спрос
На звездный блеск? И не вернее ль тусклость
Акафистов и гимнов заказных?
Думается, “неблагодарные ученики” были бы крайне удивлены, прочитав текст поэмы Шенгели, которую им проще всего было бы оценить как “заказной гимн”. Но огромная поэма “Сталин”, созданная в 1937 году, — не гимн и не акафист.
Это была напряженная, во многом мучительная попытка понять сакральную природу власти, ответить на вопрос: в чем смысл пришествия вождя и в чем суть его силы? Уже в те годы Шенгели видел в Сталине не примитивного тирана и не обожествленного спасителя, а личность, на которой скрестились магические лучи времени, человека, который овладел рычагами исторического процесса.
Вождь — тот, в ком сплавлено в стальное лезвиё
И ум пронзительный, и воля, и чутьё,
Кто знает терпкий вкус поступков человечьих,
В корнях провидит плод и контур норм — в увечьях,
Кто доказать умел на всех путях своих,
Что он, как ни возьми, сильнее всех других
Той самой силою, что в данный миг годится,
Кто, значит, угадал, в каком котле варится
Грядущее, в каком былое — угадал,
Куда история свой направляет шквал!
И совершенно естественно возникают в контексте поэмы имена Суллы, Гильдебранда, Кромвеля, Наполеона… Шенгели ставит имя Сталина в мировой исторический контекст, объясняя себе, как и почему, при помощи каких сил пришел к власти тот или иной исторический деятель и как он эту власть утратил…
Он отнюдь не был в восторге от жизни, выпавшей ему на долю, от многочисленных тягот времени, повергнувших его в уныние и печаль, о чем ему не единожды доводилось обмолвиться.
Укрыться от лондонской дымки,
Повисшей в московском окне,
Забыть обезьяньи ужимки
Эпохи, смеющейся мне,
И с пыльных страниц детектива,
Вникая в нелепую суть
И бровь изгибая брезгливо,
Полпорции жизни глотнуть.
Впрочем, все “обезьяньи ужимки” жизни, которых было предостаточно, не мешали ощущать этому рафинированному эстету главное. Не опускаясь до комплиментов и панегириков, он пытался разгадать тайную суть эпохи: как её усмешки, так и ее звериного оскала. И его понимание времени оставалось и поныне остается чуждым как бездумным апологетам Сталина, так и либералам, закосневшим в “перестроечных” штампах.
Протискавшись, на погнутой броне
Я прочитал впервые имя: “Сталин”…
Оно как символ прозвучало мне.
Эти строчки были напечатаны в книге Шенгели “Избранные стихи”, вышедшей в 1939 году. Сама же поэма “Сталин” не была опубликована ни при жизни вождя, ни при жизни самого поэта, ни даже после его смерти. Аналогии Сталина с Суллой, Кромвелем и Наполеоном пришлись явно не ко времени — в ходу были идеализированные поэтические портреты. А спустя десятилетия из Шенгели вылепили образ законченного либерала по перестроечным лекалам. И здесь тем более не было места его эпохальному эпическому труду, даже отрывки из него не вошли в последнее избранное поэта “Иноходец” (М., 1997) в составлении Вадима Перельмутера.
Читать дальше
