Думается, что это писал один из тех, кто проходил через мой Дорогобуж, а уж через Смоленск наверняка. Кстати, в моей записной книжке сохранились отрывки из попавших ко мне разными путями неотправленных писем фронтовых немецких солдат. Вот один из них: “Германия. Амберг… Дорогая Уши! (уменьшительное от Урсулы). Мы сейчас с нашим быстроногим Хайнцем (тогдашняя солдатская кличка везунчика Гудериана) уже под Тулой. Наверное, много слышишь о нас. Но все это — кровь и дерьмо. Нам уж не выбраться из этой России… 1941, дек. 7”.
Или вот еще. В какую-то тихую баварскую деревушку пишет некий Дитер Крюгер: “Милая Магда и дети! Здесь чертовски жарко. Во всех смыслах. Только что захватили Смоленск, но на какой-то переправе снова завязли в боях. Весь Днепр здесь завален машинами и трупами, а русские все равно держатся. (“Русские” будут держаться еще целых два месяца! — Авт.). Все смешалось — даже вода красная…Очень уж мы вначале рванули, а теперь вот боком выходит. Если не вернусь, а скорей всего так и будет, то знай: не надо было нам сюда лезть, эти иваны, поверь мне, никому не мешали… Особенно нежно поцелуй маленькую Гретхен…”.
А вот кусочек письма, которое осталось у меня, что называется, в оригинале, и это имело свое продолжение. “Лейпциг — Лёсниг… Уважаемая фрау Мацур! Вам пишет Роланд Крафт… Вчера на рассвете нас атаковали русские танки. Было ужасно, и в этом бою погиб ваш муж, фельдфебель Отто Мацур. Очень вам сочувствую: мы так с ним дружили! Будь оно все проклято — все мы на очереди. Ваш оберефрейтор Р. К. На реке Дон. 24/I-43”.
И получилось так, что в конце 1960-х годов, будучи в долгосрочной командировке в ГДР, именно в Лейпциге, я после долгих колебаний решил отыскать эту “фрау Мацур” и, если кто жив из семейства, передать сохранившееся письмо. Отыскал домик в Лёсниге (это окраинный район Лейпцига)… Пожилая женщина рыдала у меня на плече, ну совсем как обыкновенная русская баба… Потом листала семейный альбом и всё рассказывала о своей жизни. Рядом сидела и смотрела на меня во все глаза ее дочь Регина… А мне было больно и горько: ну какая же сила могла забросить этого, по всем признакам мирного, уютного бюргера на берег совсем не нужной ему русской реки?!
Особенно основательно “асы Геринга” утюжили нашу Старую Смоленскую дорогу. Когда в октябре 1941-го мы пытались уйти на восток, то вокруг нас все гремело и полыхало, пока мы не встретились с немцами, завершившими Вяземское окружение. Возвращаясь в Дорогобуж, мы уже при свете дня увидели страшные результаты бомбежек и танковых “проходов”. Меня, мальчишку, почему-то особенно поражали раздавленные гусеницами каски наших бойцов: они напоминали разложенные на дороге цветы с железными лепестками. Возле взорванного моста через приток Днепра Осьму валялись пущенные под откос командирские “эмки” и ЗИСы — его почему-то взорвали еще до прохода войск. И повсюду трупы в гимнастерках. Все без сапог: сапоги с убитых снимали всегда, потому что живым они были нужнее…
Следы работы “асов Геринга” были поразительны: кроме многочисленных лежащих в разных позах трупов военных или их истерзанных останков было много мирных жителей: женщин, стариков, детей; вдоль поймы Днепра валялись туши расстрелянных, видно, для забавы коров.
Часто, видя, как в фильмах показывают бомбежки, просто диву даешься: почему-то все, даже военные, бегают под пулями и бомбами и все время что-то кричат… Да чепуха все это! Бывало, как рванем в сторону от дороги, едва только появятся вражеские самолеты, и замрем — каждый в своей ямке, ложбинке, кто куда успел добежать до первого свиста бомбы. И нельзя ни в коем случае прятаться под разбитый танк: под ним иссечет осколками, они от днища рикошетируют.
Коль уж зашла речь о танках, то атаку их я видел всего лишь одну. В октябре 1941-го в наш Гусинец вступила вдруг танковая колонна. Из распахнувшихся тут же люков выскочили форсистые, в черных комбинезонах и белоснежных шарфах из парашютного шелка, “панцерзольдаты” фюрера… с палками в руках. Ко всеобщему изумлению, они, ловко рассыпавшись в цепь, начали охоту на… кур. Затрещали заборы, испуганно закудахтали пернатые. Через несколько минут с вязанками окровавленных тушек танкисты нырнули в люки; взревели моторы и, обдав улицу едким дымом, колонна ушла на восток…
Расскажу об одной курьезной истории, услышанной мною от знакомого, заслуженного боевого летчика. Где-то в конце 1944 года с нашего прифронтового аэродрома то и дело стартовали штурмовики Ил-2 с заданием: уничтожить большой железнодорожный мост, от которого зависело выполнение крупной войсковой операции. Задание было столь важным, что за ним следили Генштаб и лично Сталин. Однако немцы создали вокруг моста сильную ПВО, и наши несли немалые потери. Однажды перед очередным вылетом оказалось, что экипаж одного из штурмовиков не в комплекте: не хватало стрелка для хвостовой турели — сзади Ил-2 оказался уязвим, и в новой его модификации предусмотрели такого рода защиту. “Эй, сержант Г.! — крикнул командир проходящему мимо бойцу аэродромного обслуживания. — Давай живо в кабину!” — “Да я… никогда”, — растерялся тот. “Ничего страшного. Сядешь, пристегнешься ремнями; если немецкий самолет появится, нажмешь на гашетку или хотя бы просто поводишь пулеметом из стороны в сторону”. — “Я же…” — “Разговорчики! От винта! По машинам!” И сержант аэродромной команды, ни жив ни мертв, уже в воздухе. И надо ж было случиться такому, что именно этой машине удалось прорваться к мосту и уничтожить его — да еще вместе с движущимся по нему немецким составом!
Читать дальше
